Читать «Падение Ханабада. Гу-га. Литературные сюжеты.» онлайн - страница 48

В этом случае Володе Свентицкому необходимо было лишь позвонить и справиться о нахождении в здравии и на свободе своего героя, но был — не помнит — чем-то развлечен. Речь между ним и Винником, как зовут его друга и соратника, идет о том, как притушить скандал. Выход известный — уехать Володе на два-три месяца в соседнюю республику, где его знают и обрадуются возможности оживить газетные листы. Такое уже делалось не раз, к тому же и алименты за эти месяцы можно сэкономить. А можно и остаться, но какой-то срок печататься под псевдонимом. Решают остановиться на последнем…

Среди присутствующих находится дама с милым, чуть кукольным лицом и темными влажными глазами. Она тоже курит и невозмутимо слушает вполне мужские разговоры. «Журналист — мужского рода», — эту ханабадскую мудрость повторяют здесь из поколения в поколение.

А разговоры идут самые что ни на есть ханабадские. Наряду с деловыми: куда «загонять» рапорт о трудовой победе шелководов, поскольку в номере стоят уже четыре победы: овцеводов, садоводов, нефтяников и строителей канала, не считая общесоюзных побед; некто, возвратившийся из командировки, рассказывает последнюю новость об Элеоноре Васильевне. Там, в Ханабаде, она переехала из «Сучьего двора» в Старый город, где строятся новые четырехэтажные дома. Это вызывает всеобщее оживление. Все радуются за Элеонору Васильевну и строят догадки о том, кто из местных ханабадских вождей облагодетельствовал ее квартирой. Нужно сказать, что ханабадская широта души в отношении квартир и прочих государственных имуществ в этом случае безгранична. Все говорят о доброте покровительствующего Элеоноре Васильевне руководящего товарища. Тут же на фоне общего светского разговора вздорный, маленький и круглый как мяч Масюк, налившись кровью, кричит по поводу выброшенной из номера информации о передовом колхозном клубе, но никто на него не обращает внимания.

У стола ответсекретаря разговор идет вокруг Ваньки Ложкина. Высокий, сухощавый, с много говорящей померанцевой физиономией, он стоит в классической позе русского раскаяния, то есть с виноватостью в глазах и готовностью принять заслуженное возмездие. Произошло то, что с регулярностью происходит каждые три недели. Ванька, когда принимает через край, идет говорить в Большой Дом по поводу правды. Домой его отправляют на машине и утром звонят в редакцию. На этот раз он, каким-то образом минуя охрану, пробрался к самому второму секретарю ЦК товарищу Тарасенкову, в кабинете у которого во время разговора заснул в кресле.

С секретарем редакции Ванька не дружит, у них разногласия «по аграрному вопросу», как выражается Володя Свентицкий: Ванька хочет, чтобы тот лежал в земле, а секретарь отвечает ему тем же. Но тут святое дело. Ответственный секретарь снимает трубку и начинает прощупывать у знакомого начальства, насколько силен шум и каким образом можно направить его в «джар», как именуется в водополивном хозяйстве канал для сброса дурной воды. Пересохшие пески поглощают эту воду и она исчезает, будто вовсе ее и не было. Все сочувственно слушают и уповают на ту самую снисходительность начальства к своим «подручным». Именно так с полным основанием определил несколько позже известный государственный деятель роль ханабадской прессы. Говорили, что после этого ханабадских журналистов долго не хотели принимать в какой-то там международный союз. При этом утверждали, что, мол, подручные в силу самой своей сути не могут состоять в каком-нибудь союзе: их дело — «прими-подай!», а награда — подзатыльник.