Читать «Падение Ханабада. Гу-га. Литературные сюжеты.» онлайн - страница 41
Морис Давидович Симашко
— Наглядное пособие! — сказал он значительно, показывая на карту.
Что-то было вызывающее сочувствие в его худой несуразной фигуре, в потертости довоенного пиджака, прикрывающего старые ханабадские штаны, в доверчиво раскрытых глазах. Он вызвал к доске лучшего ученика, и я узнал его. Это был тот самый малый, что возил на сессию женщину-депутата. По-свойски улыбаясь мне широкой ханабадской улыбкой, малый бойко рассказывал о достижениях трудящихся в хлопководстве, шелководстве, овцеводстве, верблюдоводстве и прочих отраслях. — При этом он совершенно точно показывал на карте обведенные чернилами просторы Ханабада. Потом директор объяснял новый материал, вычитывая его из лежащего перед ним учебника. Рассказывая о Балтийском море, он упорно водил указкой где-то между Италией и Грецией. Я отвернулся к окну…
Потом я смотрел личные дела учителей. У директора была справка с большой райисполкомовской печатью, удостоверяющая, что заменяет собой утерянный диплом. Район, где она была выдана, находился на другом конце великой ханабадской равнины. Точно такие же справки были еще у двух учителей. Не в силах больше видеть чистый, доверчивый взгляд директора, я опять попил чай и уехал, ни о чем больше не расспрашивая…
И в другой школе сидел я уже на уроке арифметики, и директор все никак не мог превратить одну пятую часть простой дроби в десятичную. У него тоже была справка с той же исполкомовской печатью. Внизу стояла уже знакомая мне четкая подпись: «секретарь Илия Жуков».
В третьей школе директор оказался ботаником, но справка об образовании у него и у четырех учителей была та же. Илия Жуков начал казаться мне волшебником, могущим взглядом останавливать течение рек, напускать глад и мор, или, наоборот, осчастливливать племена и народы. Поэтому с некоторым даже волнением подъезжал я через несколько дней к тому Ханабаду, где было его местообитание.
— Жуков? — переспросил меня в райисполкоме суровый человек в белой фуражке и брезентовых сапогах.
— Так это, верно, Илья Захарович. Только он давно уже
тут не работает.
— Как его найти?
— А вон там, в чайхане. Где же ему еще быть!..
Перейдя поросшую редкой, притоптанной колючкой площадь, я зашел в древнюю ханабадскую чайхану с резными деревянными подпорками, где в полумраке сидели старики. Они пили зеленый чай и вели свои негромкие разговоры, время от времени выплескивая опитки на подметенный травяным веником глиняный пол. В глубине возвышался на табурете пятиведерный самовар с двуглавым орлом и медалями. А у единственного окна с выставленной, по теплому времени, рамой стояли три или четыре столика. За одним сидел квадратный, с необыкновенно широкими плечами человек в выцветшей майке, под которой виделась на груди синяя русалка. Брюки у него выше колен были завернуты и пришпилены английскими булавками, а рядом со стулом стояла самодельная тележечка на подшипниках. Я знал все это. Сотни тысяч и миллионы их ковыляли и ездили так целых пять или шесть лет после войны. Были и ухватистые, что, прирабатывая к пенсии, сидели по двое на углах или ходили в поездах и трамваях с орденами от плеча до плеча. Навеки простуженными голосами они снова и снова напоминали о моряке Черноморского флота, просившем перед боем передать жене прощальный привет, а сыну бескозырку. Потом в один какой-то год, точнее в одну осень, они все куда-то исчезли Говорили об островах, куда собрали их всех, которые непридомные, чтобы они там спокойно жили и не позорили нашу великую Победу. Разумелось, что им там хорошо, само государство заботится о них. И все, взрослые и дети, знали некую правду, но всевластный мираж воздействовал на всех, от пионеров до маршалов…