Читать «Паpоль не нужен» онлайн - страница 29

- Совершенно точно, последний арест был вчера, девочек из типографии забрали.

Васильев рухнул на пол, и какое-то подобие улыбки прошло по его лицу. В горле у него забулькало, и он, повернувшись на бок, зашелся предсмертным кашлем.

<Слава богу, - подумал он, отдышавшись, - они москвича не встретили, значит, я молчал, когда в беспамятстве был, значит, все хорошо...>

- Воды, - попросил Васильев хрипло, - вроде бы кончаюсь я, товарищи, сердце у меня холодеет. Вы только держитесь, вы держитесь, тогда все будет как надо, иначе каюк...

Он говорил быстро, а левой рукой все над собой шарил и пальцами шевелил - окровавленными, с синими подушечками вместо ногтей.

РЕСТОРАН <ВЕРСАЛЬ>

_____________________________________________________________________

В зале было шумно. За столом сидели люди друг друга знающие, поэтому царила здесь обстановка непринужденной веселости, дружества и приятельской открытости. На сцене певец, загримированный под Вертинского, пел слишком громко и очень уж картинно ломал длинные свои пальцы - хруст во время музыкальных пауз был слышен в зале: закрой глаза - будто сапогами по сухому валежнику.

Возле сцены - столик для особо почетных гостей. Здесь Николай Иванович Ванюшин, профессор Гаврилин с дочкой Сашенькой и главный режиссер театра <Ко всем чертям> Ефим Михайлович Долин.

Певец на сцене обхватил голову руками, простонал:

Птичка божия не знает

Огорчений никогда.

Антихрист собакой лает

Без особого труда...

Долгу ночь в подполье дремлет.

Солнце красное взойдет,

Антихрист, геенне внемля,

Встрепенется - и орет!

За весной, красой природы,

Лето красное бежит,

Пляшут красные уроды,

А в дуду играет жид!

Ефим Михайлович Долин, засмущавшись, покашлял и, чтобы разрядить неловкость, первым зааплодировал.

- Все же, господа, - чересчур игриво сказал он, - я, иудей, признаю справедливость в дележе нашего племени на евреев а жидов. Всякие Троцкие и Керенские - чем не жидоморды?! А кто посмеет сказать о господине Абрамовиче что-либо, кроме как: еврей?

- Я, - хмыкнул Ванюшин. - Дерьмо ваш Абрамович! Сам кашу заваривал, а теперь всем за границей в жилетку плачется. Дрек! И ты, Фима, сволочь. Пусть бы при мне кто посмел про россиянина хоть словечко обидное сказать! Я б немедля глотку перегрыз. А ты изгиляешься перед нами, своих соплеменников продаешь хуже любого черносотенца. Так себя потаскухи ведут, Фима, дешевки притом.

- Когда вы начнете браниться по Далю, - сказал профессор Гаврилин, заранее предупредите, я уведу дочь.

- Сашуля, - рассмеялся Ванюшин, - ваш папа - ханжа. Вы у нас единственная одаренная поэтесса, вам не надо бояться гримас жизни, вам их надо видеть. Вот, например, на всех заборах каждую ночь теперь появляются такие призывы, начертанные рукою юных мужей, что мне, знатоку российского, мудрого и целесообразного мата, и тому завидно. А папа, верно, велит вам проходить мимо этих образчиков народной мысли с закрытыми глазами. Родители, родители... Прохиндеи и лжецы.

- Коля, вы зачем этак-то?