Читать «Особые обстоятельства (Рассказы и повести)» онлайн - страница 2

Думали одинаково, ибо не спросит пуля, сколько тебе от роду, кто тебя дома ждет. Ибо у печки вместе руки и спину грели, в пламя костра глядели и на троих по-братски ставили котелок. Ибо в атаку рядом шли под ливень смертный, и над ними всеми матерь-столица наша в благословении руки простерла. Ибо у всех единой родина-страдалица, родина-непокорница в каждой кровинке была.

Тихо судьба вставала на кривом порубежье бруствера ледяного, никому не грозя. Но осторожный шорох босоногой судьбы услышав, трое решили строго:

— Всякое может быть.

Каждый поклялся другому:

— Ежели так случится, что дойдет до победы только один из нас, — пусть за троих доработает, пусть за троих долюбит, пусть за троих допоет.

I

Шпалы, шпалы — по землям чужим, по своей по вешней земле. Это дни убегают назад, сосчитай их попробуй. И не скоро еще под горячим светилом, пробудившим зеленые травы на продавленной танком дороге, и листву и цветы на обугленных ветках деревьев, нет, не скоро еще оттает, застучит размеренно сердце.

Обелиском труба печная скорбит над могилой избы, над могилою малого мира, что в бревенчатых в лапу рубленных стенах когда-то начинался, творился и был, и в открытые окна глядел, и через прохладные сени выходил для большого работать. И российская церковь на взгорке к небу прибита гвоздями вражьих снарядов, и глазницы ее пустые все еще кровенеют ночами от неизбывной муки.

Улицы городов, которые издали мнятся детскими кубиками, разбиты, раскиданы кованым сапогом. Сломаны, как соломины, трубы заводов усопших, стены огнем оплавлены, вздыбились, ограждая чугунную пыль пустыря. И в этих руинах лопата, лом и кирка прокладывают начало, метят пути возвращения, руки, голые руки краеугольный камень, как в колыбель ребенка, бережно в прах кладут.

И у солдата в вагоне пальцы лихоманным плясом ходили. А лицо его шадроватое полымем горело от жажды — от жажды такой работы, которая осветляет, которая веселит: не в час привала, не пригоршней воды ключевой, не чаркой с устатку, а каждый и всякий день.

Поезд считал шпалу, считал стык на рельсе и трижды гудком окликивал кого-нибудь в наших лесах. И вот появился город, не ведавший птиц черных в своем высоком небе, глаголей, огненных вихрей на своих площадях. Но скулы его заострились, но в старых прудах плотинных от слез сиротских и вдовьих поднялась вода через край.

И стоял солдат посередине людского водоворота, ликующих глаз и криков, замерев, стоял. А солнечный лучик брызгал от желтых кружочков медалей, от красной и белой глазури начищенных орденов. А ветер, как будто внученок, в прокуренные махрою, в седые усы дышал.