Читать «Осень Европы» онлайн - страница 10

– Я так ничего о ней и не узнал, – произнес он, глядя, как гроб опускают в землю.

– Это была моя мать, – сказал Макс.

2

В Гливице мело: с неба, где бурлили желчные тучи, мягко опускались толстые белые снежинки. Поезда местного сообщения до Стшельце-Опольске пришлось ждать два часа.

Маленький грохочущий поезд был полон силезцев, говоривших на польском с немецким акцентом и на немецком с польским акцентом. Пассажирам в купе Руди было интересно, зачем он решил посетить Гинденберг, но он говорил на немецком с заметным эстонским акцентом, а бытовало мнение – по крайней мере среди его спутников, – что балтийцы вытворяют, что им в голову взбредет.

– У меня отпуск, – сказал он. – Хочу повидать Гинденберг.

Эстонец, который хочет повидать Гинденберг, казался такой диковинкой, что все остальные вопросы отпадали сами собой, на что он и рассчитывал.

В паре километров от Гливице вдоль путей бегали польские дети и бросались в поезд камнями. Никто не обращал на них внимания; в эти дни было бы странно проехать по Польше на поезде без того, чтобы в тебя что-нибудь не бросили, или не уронили с моста, или не оставили на путях. Руди полагал, что это как-то связано с обидой поляков из-за Линии, но обида поляков из-за Линии – вещь сложная, а, кроме того, у поляков имелось еще столько поводов для обид, что было трудно сказать наверняка. Возможно, это просто мода – одно из бессмысленных невротических поветрий, которые иногда охватывают культуры, как езда на крыше лифта, загородные торговые центры или краш-музыка.

Поезд покачивался и полз через маленькие замызганные промышленные городки. Падение стены уже стало отдаленным туманным воспоминанием, но Восточной Европе по-прежнему не хватало генеральной уборки и свежей краски. В некоторых из самых загрязненных городов Польши высились грандиозные средневековые здания, но все они были покрыты столетними корками копоти. Он видел документальный фильм, в котором профессор из Ягеллонского университета в Кракове сказал, будто никто не смеет чистить здания, потому что грязь – единственное, что защищает их от кислотных дождей.

За окном – заснеженный пейзаж с пустошами, лесами, заброшенными сталелитейными фабриками и ржавеющими коксохимическими заводами, окруженными монолитными многоквартирными блоками из коммунистической эпохи. Маленькая перевернутая машина в кювете у путей, на ее колесах – шапки из грязного снега. Солнце в небе сидело низко, бледное и холодное за падающим снегом, слишком слабое, чтобы отбрасывать тени. Какие-то силезцы дальше по вагону начали петь. Руди закрыл глаза и задремал.

К северу от Стшельце-Опольске пути приходили к пограничной станции между двумя десятиметровыми заборами из мелкоячеистой металлической сетки, увенчанной экстравагантными спиралями колючей ленты. Глядеть через сетку все равно что глядеть сквозь туман. Руди видел по другую сторону автобусную остановку, людей, возвращавшихся с работы, машины, кружащие по кольцевой развязке, многоквартирные дома, фабричную трубу в оранжево-белую полоску, изливающую в небо лиловый дым.