Читать «Осенняя женщина (Авторский сборник)» онлайн - страница 35
Александр Алексеевич Яковлев
Я просыпаюсь от знакомого зудения.
— Вали, вали отсюда, — говорю я спросонья. — Нечего тут пристраиваться.
Что-то проворчав, он продолжает умащиваться у меня в ногах.
— Пшел вон, — говорю я уже сердито и взбрыкиваю ногой. — И поогрызайся еще у меня.
Он нехотя сползает с кровати, медленно, выжидая, бредет к креслу, неторопливо вскарабкивается на окно и там застывает, на подоконнике, с выражением укоризны на физиономии, как я это чувствую в предрассветном полумраке.
— И нечего ждать, — продолжаю я. — С окном ты уже научился управляться, так что, давай, стартуй.
Он еще секунду медлит.
— Ну, — говорю я грозно.
И он обваливается вниз.
Старушка, бдительно неспящая на первом этаже, тут же сигнализирует:
— Мало тебе места — по газонам шляешься!
В ответ только чавканье. Должно быть, что-то спер, пока летел вниз. И я еще долго не могу заснуть, думая о нелегкой его судьбе и о недолгом комарином веке.
Но едва мне все же удалось заснуть, как деликатный стук в оконное стекло вновь будит меня. Он стоит на подоконнике и мелко трясется. Осень. Беда. Жалко его, стервеца. Но ведь кровопивец, черт!
Я открываю окно, и он проскальзывает в щелку. На его носатой роже изображено смущение. Он встряхивается, как собака, — и во все стороны летят брызги. Он испуганно глядит на меня.
— Ладно, — говорю я миролюбиво, — черт с тобой, устраивайся. Но на кресле. И не дальше. А вообще-то я не пойму — у меня что, гостиница?
Но он уже торопится залечь в кресло, шелестя крыльями.
За окном слышны вопли первых воробьев. Он поднимает голову, взгляд его исполнен мстительной злобы.
— Смешно, ей-богу, — говорю я. — Спи. Тоже мне «Фантом». Истребитель куриц.
Сегодня можно поспать подольше. Выходной. И это наше любимое время года.
Проснувшись и легко позавтракав, я вдруг ощущаю припадок педагогических судорог.
— Вот что, любезный, — говорю я ему. — Если хочешь, чтобы порядочные люди имели с тобой дело, переходи, пожалуйста, на травоядение. Ну-ка, для начала!
И я сую ему под нос листочек герани. Он с отвращением отворачивается. Я проявляю настойчивость. Он вынужден уступить грубому нажиму. С предсмертной тоской в глазах он начинает жевать.
— Ну? Не помер? Запей.
Я подаю ему оставшийся холодный чай, и он всасывает его из стакана со стремительностью исправного насоса.
— Вот теперь можно и прогуляться. Только ты, брат, пожалуйста, через окно, — говорю я, когда он пытается протиснуться вслед за мной в дверь. — Мне что, но вот соседи не поймут.
В нашем квартале его почему-то не жалуют, хотя и привыкли. То ли в характере его необузданном все дело, то ли в шкодливых замашках, но — не любят. Странно и то, что сам он привязан к нашему району. Почему? Высказывалось предположение, что всему виной безответная любовь. И я от души веселюсь, представляя его на коленях перед возлюбленной. Ее милый образ воображение тут же мне живописует. Впрочем, я отношусь к нему хорошо, и он знает это, и платит тем же. В своих прогулках в окрестных рощицах я могу не опасаться чужих комаров — у меня надежная защита.
Мы входим в тень деревьев, и я тут же теряю его из виду. Я прекрасно знаю, что бы это могло означать. Что ж, придется ругаться. И когда он появляется из кустов довольный и облизывающийся, я просто вынужден произнести небольшую речь. Направленную против перманентного грехопадения этого мерзавца.