Читать «О теургии» онлайн - страница 2

И видел я, как руки костяныеМоих друзей сдавили – их не стало……………Ломая руки и глотая слезы,Я на Творца роптал, боясь молиться.

После проникновенных строк:

Кто скажет мне, что звук ее речейНе отголосок рая? Что душаНе смотрит из живых ее очей,Когда на них смотрю я, чуть дыша?

Вдруг:

Пусть я кого-нибудь люблю:Любовь не красит жизнь мою,Она, как чумное пятноНа сердце, жжет – хотя темно.

Хотя эти строки писаны еще юношей, однако до конца своей жизни Лермонтов остался неизменным… «И скучно и грустно, и некому руку подать» – после таких глубин любви, которые могли бы осветить жизнь немеркнущим светом… Что за странное желание у Лермонтова, когда он говорит: «О, пусть холодность мне твой взор укажет, пусть он убьет надежды и мечты, и все, что в сердце возродила ты, – душа моя тебе лишь скажет: „Благодарю!..“» А между тем чувствуешь упоительность настроения, охватившего поэта, – настроения, не сознанного им до конца. Здесь, в любовных отношениях, как бы нащупываетея какой-то особый, новый путь. Вся знаменательность подобных строк углубляется, подчеркивается такими выражениями, как нижеприведенное: «Как небеса, твой взор блистает эмалью голубой…», «И не узнает шумный свет, кто нежно так любим, как я страдал и сколько лет я памятью томим. И где бы я ни стал искать былую тишину, все сердце будет мне шептать: люблю, люблю одну…» Искание вечной любви – вот то чувство, которое заставляло Лермонтова обращаться к любимой женщине с просьбой «губить холодным взором» надежды. Боязнь и сознание, что каждая земная любовь преходяща, вместе с исканием в любимом существе отблеска Вечности, освобождаемого памятью из-под оков случайного и преходящего, – все это сочетает у Лермонтова искание вечной любви с исканием любви у Вечности. Отсюда еще один шаг – и любимое существо становится лишь бездонным символом, окном, в которое заглядывает какая-то Вечная, Лучезарная Подруга – Возлюбленная…

И создал я тогда в моем воображеньеПо легким признакам красавицу моюИ с той поры бесплодное виденьеНошу в душе моей, ласкаю и люблю.

Если бы Лермонтов сознал, что его виденье не бесплодно, а бесплодна та полумаска, из-под которой блеснул ему луч жизни вечной, то из разочарованного демониста обратился бы в того рыцаря бедного, которого Пушкин заставил увидеть «одно виденье, непостижное уму», и уже, очевидно, без всякой полумаски. Но этого не было с Лермонтовым – и вот он обрывает ростки своих прозрений, могущие обратиться в пышные растения, вершиной касающиеся небес. Впрочем, смутное сознание не бесплодности его видения ясно звучит в следующих строках: