Читать «О бисере, бусах и прошлом времени. Воспоминания московского коллекционера» онлайн - страница 45

Почти все жители Староселья выпивали очень основательно, но сами себя алкоголиками отнюдь не считали. Даже на этом фоне выделялось разветвленное семейство Дуничей: родители и трое сыновей с семьями. Последние относились к тому типу людей, которые не будут работать ни при каких обстоятельствах, вне зависимости от государственного устройства и экономической системы. Они были способны продать корову при наличии маленьких детей, дрова в конце осени или холодильник в начале лета. Зато неумолимая жажда гнала их в лес собирать для «дачников» землянику, малину, грибы, чтобы немедленно пропить полученные за это деньги. При отсутствии даров природы не исключались и мелкие кражи: так, один из их отпрысков собрал клубнику на грядке у соседки и тут же продал ее Нине Леонидовне, которая, не подозревая о ее криминальном происхождении, сварила из клубники варенье, к великому негодованию Александра Матвеевича. Потом ущерб соседке был, естественно, как-то компенсирован.

Еще один способ отъема спиртного у дачников придумал достойный сын Дунича-старшего – Валерка. Однажды, приехав в свой дом, мы обнаружили, что в нем отсутствует электричество. Уезжая, мы обычно вывинчивали пробки во избежание пожара. Пробки мы, как обычно, поставили на место, но электричество все равно не появилось. Володя пошел посмотреть, в чем дело. Снаружи все было в порядке, провода не оборваны, и причина аварии совершенно не ясна. Разъяснил все Валерка, который появился как из-под земли, и услужливо предложил все исправить. У него уже все было готово: лестница, резиновые перчатки, кусачки и прочее. В один момент он взобрался на лестницу, что-то к чему-то прикрутил, и ток пошел. Как понял Володя, перед нашим приездом этот Валерка аккуратно перекусил провода, ведущие в наш дом, не попортив при этом изоляции. Поэтому внешне все выглядело прекрасно, и автор-изобретатель был уверен, что глупые дачники ни о чем не догадаются. На этот раз трюк удался, и свою законную бутылку Валерка получил. Но на следующее лето, когда он попробовал проделать то же самое, разъяренный Володя сам приволок нашу лестницу, достал привезенные из Москвы перчатки и инструмент и соединил провода. Унылая фигура Валерки, маячившая в отдалении, молча удалилась восвояси.

Егор Иванович Козлов с женой Шуркой были людьми совсем другого склада. Егор был умным человеком и мастером на все руки. Он всю жизнь проработал в колхозе кузнецом, но с таким же успехом строил дома и бани, клал печи. Хозяйство у них находилось в блестящем состоянии, в доме были чистота и порядок, в Воротькове и Оленине жили непьющие сыновья с семьями. Некоторое время все шло хорошо, но потом подворачивался какой-либо случай, и оба погружались в долгий запой. В восемь утра на нашем пороге вдруг возникали растерзанная и окровавленная Шурка или мрачнейший Егор и сообщали, что им надо полечиться, а то они немедленно умрут. Для поддержания жизни им годилось все: от одеколона до мятного спирта для компрессов. Потом запой кончался, и жизнь продолжалась как ни в чем не бывало. Их отношения друг с другом наглядно демонстрировали все глубины русской души. Однажды я у кого-то поинтересовалась, почему Шурка, в отличие от других деревенских женщин, ходит стриженая. Мне объяснили, что это Егор в пьяном виде хотел ее зарубить топором, но промахнулся и отхватил только косу. Иногда он сам объяснял суть претензий. Шурка была не из их деревни, они познакомились на танцах, и будущая супруга его обманула, уменьшив свой истинный возраст лет на десять. Когда у Егора обнаружили рак и положили его в больницу на операцию, Шурка ужасно переживала. У нее начались боли в сердце, подскочило давление, и после того, как Егора наконец выписали, она вскоре умерла. Егор очень горевал. Когда мы приехали в Староселье, он с гордостью показывал нам на Шуркиной могиле голубую железную решетку с кленовыми листьями, которую сделал собственноручно. Это не помешало ему тем же летом сделать предложение сначала нашей соседке Марине Александровне, а после ее решительного отказа зашедшей в деревню цыганке.