Читать «Новый Мир ( № 9 2008)» онлайн - страница 223

Скажу “страшную вещь”: в этом кино про беззаконную страсть на фоне войны нет, собственно… любви как чувства между двумя неповторимыми индивидуумами. Если б была, на фильм выстраивались бы очереди, как, к примеру, на мультик “ВАЛЛ.И” про любовь роботов. Зритель такие вещи не пропускает.

А здесь любви нет. Андрей (Михаил Евланов) тут вообще никакой. Чего он сбежал с войны? К Насте сбежал? Да будь на ее месте другая — та же Надька или Лизка, точно так же сбежал бы. И Настя — будь ее мужем другой — точно так же таскала бы ему припасы и порох. Настя для Андрея — воздух, источник жизни, огромная титька, заменившая ему, потерянному и одинокому, мир. А когда вместе с ней приходит опасность, когда его начинают ловить на беременную жену как на живца, — он ее предает. Она зовет: “Андрей!” — он не откликается. Любил он ее? Ой, вряд ли! А она его? В том, что, героически выкладываясь, делает на экране Даша Мороз, есть безоглядная решимость и жертвенность, бабья, материнская жалость и даже неуклюжие попытки деревенского кокетства, но нет ни секунды счастливого растворения в данном конкретном человеке. Да и за что его, такого гада, любить? Соответственно, и зритель не может разделить эту страсть, его позиция — со стороны. Он видит историю про то, как невменяемый, заросший мужик с тоски по дому, по бабе соскочил с войны и загубил тем

самым и бабу, и ребенка, которого умудрился заделать ей в безвыходной ситуации. Про женщину-девочку, не раздумывая взвалившую на себя последствия

его слабости. Про деревню, где она — “Богородица” — вдруг стала чужой; где мужикам выловить дезертира важнее, чем защитить и сохранить чудом завязавшуюся в ней жизнь. И где все сначала делают, а потом думают: что же они натворили…

И зачем это зрителю? Да — красиво, да — профессионально. Да — звездный кастинг, узнаваемые актеры в густом деревенском гриме. Вон Маковецкий, сыгравший Михеича, гордится, что ассистент по актерам не отличал его на завалинке среди местных стариков. И этот старательный, аутентичный якобы говор, создающий дополнительную дистанцию между героями на экране и зрителем… Да, можно поразмышлять о жестокости патриотического военного мифа, не оставляющей человеку выбора: убил бы герой, ограбил бы, — все можно отмолить, отсидеть, отработать… А с войны сбежал — смерть и проклятие до седьмого колена. Ни прощения, ни покаяния… Можно ли так с человеком? Но все это для зрителя — там, за стеклом. Военный миф сегодня — ветхое рубище, прикрывающее бессмыслицу и наготу сегодняшней жизни. Его лучше не трогать, не ворошить… А деревня? Ну, что деревня? Жалко, конечно, но мы-то, слава богу, в городе давно уж живем.