Читать «Новый Мир ( № 7 2010)» онлайн - страница 3

К слову сказать, те, кто при свободных местах старается сесть ближе к проходу, энергичны, напористы и озабочены домашними делами либо, напротив, как ни странно, чрезмерно застенчивы — им неуютна сама мысль тревожить кого-то, протискиваясь от своего места у окна к раздвижной двери. Те же, кто предпочитает сидеть у окна, склонны к равнодушному наблюдению за окружающим пространством и к некоторой мечтательности. Часто сидящих рядом они и вовсе не замечают и только потом, вдруг встрепенувшись, обнаруживают, что вместо приятной блондинки в перетянутой ремешком норковой шубке рядом громоздится угрюмая старуха в сером фестончатом платке козьего пуха поверх серого же драпового пальто с битым молью цигейковым воротником. И когда только она успела сесть?

Именно по этой причине — из-за старух, облюбовавших этот маршрут вследствие близости нескольких церквей и одной больницы, Артемий Михайлович предпочитал садиться на двойные сиденья, выбирая место у окошка. Слишком часто на одиночных сиденьях приходится вставать, освобождая место для очередной укоризненной бабушки, а так забьешься вглубь, и никто тебя не видит.

Скорее всего, у Артемия Михайловича была легкая клаустрофобия. Не то чтобы у него в метро поднималось давление, или начинало бухать сердце, или не хватало воздуху, но становилось как-то слегка неуютно, особенно в час пик, когда коридор между кольцевой и радиальной оказывался забит невольно шагающими в одном и том же ритме людьми. Иногда воображение рисовало ему тех же людей, но сбившихся в плотный ком, в то время как такие же страшные человеческие комки продолжают напирать сзади, и он уже слышит внутри себя глуховатый треск прогибающихся ребер. Какая-то катастрофа, взрыв или просто паника — и вот уже нет отдельных людей, а просто шевелящаяся масса. Он отгонял эти мысли, вспоминая недавно прочитанное или отсмотренное по телевизору, но ладони сами собой делались мокрыми, и он, стыдясь этого, незаметно вытирал их о брюки, хотя и так никто не видел. В метро никто никого не видит.

В любом случае трамваем ему удобнее — от кожно-венерологического диспансера, где он работал в биохимической лаборатории, до дома можно было добраться без пересадок, напрямую. Так он и делал, год за годом, только трамвай, в который он садился, сначала был красным и желтым, потом стал бело-голубым и приобрел стильные чуть угловатые контуры, а потом отрастил изнутри сложный турникет, к электронному аппарату которого Артемий Михайлович прикладывал плоский квадратик проездного. Эти поездки были тайным крохотным отпуском, передышкой, когда можно было просто сидеть (ну, в крайнем случае, стоять) и не думать ни о чем, а просто ехать себе знакомыми местами, скупо и застенчиво меняющими сезонную окраску.