славят в своей отчизне тайный закон родства.
Вот и щадят их войны, пагубы, забытьё,
ибо они достойны в Царство войти Твоё.
2
Лёжа в своей постели, “аксиос” я шепчу
мху, соловьиной трели, солнечному лучу,
старому снимку Бреста, трещине на стене,
муке, знакомой с детства, с детства знакомой мне,
лучшей на свете строчке — пропуску в мир иной,
сну в кружевной сорочке с крыльями за спиной,
радуге многослойной, ангелу на пути —
ибо они достойны в Царство Твоё войти.
3
Я не о тех, кто подвиг свой преломил, как хлеб.
Где они — Рюрик, Хлодвиг, братья Борис и Глеб?
Тянутся, словно птицы, в радужные края
братья мои, сестрицы, дочери, сыновья,
пляшут скворцы в скворечнях, плачут отец и мать...
Разве достоин грешник “аксиос” им сказать?
4
Лёжа на нижней полке в поезде “Астана”,
я вспоминаю Волги влажные письмена.
На золотых, песчаных отмелях у воды —
знаки событий тайных, будущего следы.
Вижу я незнакомца с удочкою в руке,
маленького японца с рюмочкою саке.
Вижу я, как стрекозы воздуха ткут парчу, —
и не таясь, сквозь слёзы “аксиос” — я шепчу.
* *
*
Ангел смерти сжалился над нами:
мы в конце зимы в последний раз
будем трогать ледяное пламя,
плавить серебро, дробить алмаз.
Будем плакать и молчать некстати,
сложенные крылья развернём...
Облаченье ивы на закате
вспыхнет ослепительным огнём.
И, оторопев от этих вспышек,
дрогнет сердце, и в последний раз
смерть в короне, как Марина Мнишек,
с удивленьем поглядит на нас.
* *
*
Что-то говорит на суахили
поседевший за ночь старый клён.
Из-под золотой епитрахили
слышится рыдание и стон:
всем — от муравья и до удода
нужно уходить из этих мест...
И приговорённая природа
прячет слёзы и целует крест.
* *
*
Торжественно держат каштаны
созревшие за ночь плоды.
Скитаются рыб караваны
в великой пустыне воды.
Пора нам подумать о вьюгах,
о праведных ризах зимы,
о рыбах в железных кольчугах,
плывущих в объятиях тьмы,
поскольку никто нам не скажет,
где мойры и парки живут
и что они шьют или вяжут
и пряжу какую прядут.
Но как в колебаньях эфира
увидеть мелькание спиц
и ангелов этого мира —
дрожащих от холода птиц?
* *
*
Спит мой отец во гробе, спит на цветке роса,
спит в арестантской робе тоненькая оса,
дуб на холме укутан сном с головы до пят...
Ночью, а также утром непоправимо спят
граждане всех сословий — бабочки, светляки,
птицы в одежде вдовьей, камни на дне реки.
Спят существа природы, но, не смыкая век,
бьётся в сетях свободы маленький человек.
Галстук, очки, бумажник, пёстрые рукава —
он это — или бражник “мёртвая голова”?
Нищий он? царедворец? евнух или паша?
висельник? чудотворец? каменная душа?
Что, человек не спящий, хочешь сказать в тоске
солнцу во тьме слепящей, окуню на песке?
Слово твоё, блуждая, плещется, как волна,
прошлое пробуждая от векового сна.
Из книги «Арифметика войны»
Ермаков Олег Николаевич родился в 1961 году в Смоленске. Прозаик, автор книг «Знак зверя» (1994), «Запах пыли» (2000), «Свирель вселенной» (2001) и др. Живет в Смоленске.
