Ангелы этого мира
Кекова Светлана Васильевна родилась на Сахалине. По образованию филолог. Автор нескольких поэтических сборников и литературоведческих книг, в том числе посвященных творчеству Николая Заболоцкого и Арсения Тарковского. Стихи Светланы Кековой переводились на многие европейские языки. Лауреат нескольких литературных премий. Постоянный автор нашего журнала. Живет в Саратове.
* *
*
Здесь жила когда-то тётя Женя,
хлеб пекла, растила сыновей,
слушала, как в зарослях сирени
пел о вечной жизни соловей.
Приходили мальчики к обеду
и, поев варёной требухи,
принимались к празднику Победы
наизусть заучивать стихи.
Тётя Женя уважала книги
и считала, что куренье — грех,
а свои житейские вериги
прятала старательно от всех.
А ещё в любое время года
у неё от хвори и беды
сохранялись в ящике комода
медный крестик, банка из-под мёда
и бутыль из-под святой воды.
* *
*
В этом доме жили Фёдор с Анной,
но в земле нашли себе приют.
Дом молчит, как идол деревянный, —
ждёт, когда хозяев отпоют.
На столе — бутылка водки, вилки,
десять рюмок, каравай ржаной...
Фёдор на случайном фотоснимке
молча обнимается с женой.
И когда надгробное рыданье
станет благодарственным псалмом,
снова Фёдор к Анне на свиданье
двинется во времени ином.
Целый мир в себе скрывает слово.
Так ли в человеческом жилье
прячется за призраком былого
будущее благобытие?
* *
*
Хорошо мне в этой жизни краткой
собирать малину в туесок,
песни петь и детскою лопаткой
разгребать оранжевый песок.
А потом, как в абсурдистской пьесе,
сыпать в чай прозрачный сахарин
и нестись на всех парах в экспрессе
с Чеховым на остров Сахалин.
* *
*
Знаю — я б опомнилась едва ли,
страшных не захлопнула дверей,
если б только птицы не собрали
в чашу слёзы вдов и матерей.
Но беда минует землю нашу,
и она излечится от ран,
если только птицы эту чашу
выльют в Ледовитый океан.
* *
*
Отец семейства, уличённый в пьянстве,
сквозь рюмку водки смотрит на заре,
как молча распадается в пространстве
мир, заключённый в мыльном пузыре.
На письменном столе пылится глобус,
цветут фиалки в скромной красоте,
и медный чайник, грузный, как автобус,
безмолвствует на газовой плите.
И тянется, как долгий путь в Варшаву,
нить прежней жизни, вздетая в иглу,
и держит молча скипетр и державу
Эйнштейн на фотографии в углу.
* *
*
Когда приходит время листопада
и тонет память в световой пыли,
опять освобождаются из ада
разрушенные атомы земли.
В подземном мире, ясном и двуликом,
где каждый атом — атому родня,
они в своём беспамятстве великом
срастаются, приветствуя меня.
И вижу я без ревности и гнева:
в трепещущем потоке серебра
моя душа, как плачущая Ева,
выходит из Адамова ребра.
* *
*
1
Лёжа в своей кровати, “аксиос” говорю
календарю, заплате, бледному фонарю,
бедной сухарной крошке, бабочке и осе,
кружке, губной гармошке, мухе, поскольку все
эти предметы жизни, мелкие существа
