Читать «Новый Мир ( № 11 2007)» онлайн - страница 200

Новый Мир Журнал Новый Мир

белые кости

пальцы обманывают нас

это не волосы любимой женщины

это красные кораллы в зеленой воде

сознание обманывает нас

мы не инженеры и не убийцы

мы зомби

и наши бессильные руки

не могут стряхнуть землю наших жестов и наших забот

и здесь нет движения

а только лохматые пятна

переливаются в водопаде зеркальных осколков

и наука о нашей жизни — не философия

это зоология глава тринадцатая —

жизнь червей в восковом яблоке

Евгений Туренко. Сопроводительное письмо. Элементарная поэма. Вторая книга восьмистиший. Нижний Тагил, Объединение “Союз”, 2007, 60 стр.

Мне неоднократно приходилось говорить и писать (в отношении Натальи Горбаневской, к примеру) о становлении в современной поэзии (наследующей, в этом случае, Ходасевичу, Мандельштаму, Ахматовой, Вагинову, Борису Божневу) восьмистишия как твердой формы, своего рода “сонета в новых условиях”: первая строфа — тезис, вторая — антитезис, но синтез — не дополнительные терцины, а все стихотворение в целом. Это наиболее компактная форма для полноценного высказывания: меньшая построена на умолчании, фрагментарности или одномоментном конкретистском постулировании; ббольшая стремится к нарративу или медитации. Неискусственность этого моего предположения подтверждает периодическое явление циклов и книг ярких поэтов, ясно осознающих специфичность восьмистишия.

Один из них — Евгений Туренко, лидер движения, полуиронически названного “нижнетагильский поэтический ренессанс”: действительно, в 1990 — 2000-е в Нижнем Тагиле, во многом благодаря педагогическим усилиям Туренко, возникло сильное поэтическое движение (Алексей Сальников, о котором я писал в предыдущей своей “Книжной полке”, Елена Сунцова, Наталья Стародубцева, Екатерина Симонова, еще несколько имен).

Новая книга Туренко — не просто новый сборник, но уже второй сборник именно восьмистиший (были у поэта и другие книги). Туренко пишет, объясняя выбранную форму: “В восьми строчках много не соврешь, не успеешь… А эти восьмистишья ничуть не сочинялись (но и — выправлялись подробно), может, потому, что нельзя повторить дыхание своими словами. Сопроводительное письмо слагалось как под диктовку, и часть текстов соединилась в некое целое”. Изломанный язык самоанализа под стать поэзии Туренко, опирающейся то ли на того же Божнева, то ли на стиль Платонова: здесь есть и ненормативная лексика, и деформация синтаксиса, и подчеркнуты ритмические и рифменные сбои, и плеоназмы, и анаколуфы. Но при этом поэзия Туренко очень строга и содержательна (понятное дело, речь идет о поэтическом содержании, а не о прямолинейно понятом “смысле”):

Не зарекайся от сих до сих,

нет за полправды любви.

Ну… притворись, как урочливый псих, —

помни, а не говори.

Ржавой колючкой цветёт слепота,

чёрствый кораблик — что есть…

Не возвращайся сюда никогда,

а оставайся: Бог — Весть.

Концентрация говоримого иногда сращивает элементы текста в труднорасчленимый монолит, иногда вызывает ощущение элементарности (вспомним не лишенный автополемизма подзаголовок книги), наивности: