Читать «Неувядаемый цвет. Книга воспоминаний. Том 1» онлайн - страница 270

Я уже отмечал, что Татьяна Львовна была снисходительна и терпима до известного предела. Так в жизни, в отношениях с людьми, и так в искусстве. Она не отрицала большого режиссерского таланта в Мейерхольде, напротив: она говорила о нем с таким негодованием оттого, что ему было «много дано», она предавала его анафеме за избранное им направление в искусстве – направление, которое, как ей представлялось, несло искусству гибель.

Не менее резка была она и в оценке явлений, по ее мнению опошлявших искусство, стоявших за его пределами. Кроме брезгливого презрения у нее, естественно, ничего не вызывал Демьян Бедный, особенно после постановки его «Богатырей» в Камерном театре – издевательства над религиозными чувствами она не прощала. Она вообще не терпела поругания святынь – как небесных, так равно и земных. Весной 1937 года она при мне вернулась на Тверской бульвар вместе с Маргаритой Николаевной и Алексеем Карповичем Дживелеговым после генеральной репетиции «Анны Карениной» в Художественном театре. Все трое подвергли спектакль дружной и уничтожающей критике. Они считали неудачной волковскую инсценировку, за бортом которой оказались Левин и Кити, что нарушало толстовский замысел в самой его сердцевине. Им претила истеричность игры Тарасовой, они утверждали, что у Тарасовой нет решительно ничего от светской дамы, равно как у Прудкина нет ничего от графа и блестящего офицера, что образ Каренина, созданный Хмелевым, – это образ упрощающий, обедняющий, а следовательно, искажающий образ толстовский, что офицеры в массовых сценах – это лакеи из плохого дома и кухонные мужики, а почти все дамы – горничные, кухарки и судомойки. Все трое сошлись на том, что только Станицын-Стива – фигура из толстовского спектакля, и все трое предвосхитили таким образом суждения Тэффи, которые та высказала в фельетоне после того, как посмотрела спектакль во время парижских гастролей Художественного театра. Тогда я еще не знал, что на этой же репетиции был Игорь Ильинский и сказал своей спутнице о Тарасовой-Анне:

– Вот это уже черт знает что такое! (Слышал от самого Игоря Владимировича.)

В ином настроении вернулись при мне Татьяна Львовна и Маргарита Николаевна из Художественного театра с генеральной репетиции «Горя от ума» (1938 год). Чацкого в этом спектакле стал снова играть Качалов. Спектакль в целом их обеих не возмутил, как «Анна Каренина», но и не удовлетворил. На сцене дореволюционного Малого театра в «Горе от ума» все было наваристей, гуще, сдобней и сочней. Зато Качалов превзошел их ожидания. Обеих в свое время не потянуло ни на «Бронепоезд», ни на «Блокаду», ни на «Врагов». Что за радость смотреть, как волноборец сидит на мели!.. После «От автора» в «Воскресении» Чацкий был для них вторым послереволюционным триумфом Качалова, Они лишний раз убедились, какой это тонкий художник. Обе отметили, что он не молодится в Чацком; не прибегает к помощи молодящего грима, не заботится о том, чтобы его жесты и движения были юношески порывисты и стремительны. Качалов берет другим, и это самое важное в Чацком, – утверждали они, – сердечным жаром, нетленною молодостью духа.