Читать «Неувядаемый цвет. Книга воспоминаний. Том 1» онлайн - страница 259

Привыкшая к полной материальной обеспеченности, она стойко переносила лишения в первые годы революции. Налеты фашистской авиации на Москву причиняли ей боль, она страдала за Москву и москвичей, но я ни разу не видел на ее лице выражения страха, боязни за себя – она только крестила на ночь мелкими крестиками все уголки той комнаты, где спали она и Маргарита Николаевна, и звала «заштатного» батюшку служить молебны, и молебны эти служились в той самой комнате, где когда-то служили их для Ермоловой, которая, по свидетельству ее дочери, слушая их, страстно плакала, как плакала только на сцене и никогда не плакала в жизни.

Подобно тому как обесцвеченный язык повестей и рассказов Щепкиной-Куперник не соответствует ее разговорному языку, языку колоритному, точно так же дореволюционная писательница Щепкина-Куперник, порой до приторности сентиментальная, не дает представления о ней как о человеке – человеке редкостной выдержки. Вообще говоря, Щепкина-Куперник – человек куда крупнее и шире Щепкиной-Куперник – писательницы. Твердость духа проявляла она и в своих глубоко личных, женских драмах. Глядя на Татьяну Львовну и Николая Борисовича, можно было подумать, что это безоблачно счастливая, дружная пара. Но – «капля вод полна трагедий». Николая Борисовича, статного, голубоглазого, с седой прядью над правым виском (я знал его уже седым как лунь), в молодости до того похожего на Метерлинка, что одна его знакомая, гуляя в антракте в фойе Художественного театра, выразила удивление, почему в галерею драматургов попал Полынов, до самой его смерти осаждали дамы, и осаждали отнюдь не без успеха. Татьяна Львовна как-то призналась Касаткиной: «Я всю жизнь ухаживала за моим мужем, а он ухаживал за другими женщинами». О том, чего это стоило Татьяне Львовне, знала только ближайший ев друг Маргарита Николаевна. А на людях она делала хорошую мину при плохой игре. Она даже принимала у себя некоторых поклонниц Николая Борисовича, была с ними светски любезна. И в этом опять-таки сказывались ее ум и такт. Устраивай она своему Нике сцены – кто знает, может быть, и рухнула бы их семейная жизнь. Тем, что она смотрела сквозь пальцы на его похождения, в иных случаях растягивавшиеся на годы, притворялась, будто они ей безразличны, ибо она-де уверена в прочности его чувства к ней, а его победы ей даже льстят, она только еще сильнее привязывала его к себе. Смерть его (1939) она переживала тяжело, так тяжело, что это даже явилось неожиданностью для близких. К кончине Николая Борисовича Татьяна Львовна была давно уже подготовлена. Врачи еще в 1927 году дали ему десять лет жизни. Он протянул двенадцать. После его кончины, как это часто бывает, на все мелкое, все мучительное, что подчас возникало между ними, опустилась пелена – выступило то, что обличало в нем человека незаурядного: его ум, вкус, талант адвоката, принципиальность, сердечность. А ведь в избалованном этом сибарите, который однажды в Тарусе, когда мы целой компанией прохладным вечерком посиживали в саду, так взглянул на бывшую артистку Малого театра Надежду Александровну Смирнову, небрежно бросившую ему: «Старик! Принесите мне мой плед – что-то сыро становится», – так взглянул, словно она попросила достать с неба луну, в этом покорителе бесчисленных женских сердец и правда жила участливость, только он чаще проявлял ее по отношению к дальнему, оттого что любить дальнего легче, чем ближнего. Но в этом роде любви Полынов бывал порою прекрасен.