Читать «Неувядаемый цвет. Книга воспоминаний. Том 1» онлайн - страница 244

«Один день Ивана Денисовича» не удовлетворил Армфельта, более того: раздражил. Он назвал его лимонадом. По его мнению, Солженицын напрасно избрал героем рассказа из лагерной жизни крестьянина. В лагерях во сто раз тяжелее приходилось интеллигенту. Крестьянин привык на воле к тяжелому физическому труду, к суровому быту. В лагерях к повседневным тяготам для крестьянина прибавляется подневольность, отрыв от семьи. А для интеллигента тяжесть неволи и разлуки увеличивается от множества бытовых лишений и непосильного труда. И еще Виктор Яльмарович упрекал Солженицына в том, что он почти не коснулся самого, с его точки зрения, страшного: бесперспективности «зековского» существования. «Зеки», сидевшие за ту или иную «политику», знали не только то, что по отбытии срока их ожидает пожизненное поселение в глухих углах Сибири (за побег с поселения – 20 лет каторги). Они знали, хотя их об этом и не уведомляли, что, не дай Бог, новая война – те из них, кто не отбудет лагерного срока, подлежат уничтожению.

Отец Виктора Яльмаровича дожил до радостной вести об освобождении сына, но не свиделся с ним. Не свиделась и сестра. Племянница (дочь сестры) приезжала к нему из Финляндии, несколько раз посылала ему приглашение, но его так и не пустили в Финляндию ни на один день.

Виктор Яльмарович с детства не был на юге. А тут ему представилась возможность купить дачу в Гудауте. Он с наслаждением купался, загорал. Когда он осенью приехал в Москву, с ним случился удар. Оправился он сравнительно легко, только стал приволакивать ногу. Я за ним заходил (он, и получив комнату, остался на Большой Молчановке, так как нуждался в уходе), и мы с ним под руку шли на Тверской бульвар к Маргарите Николаевне – на более дальние походы он уже не решался. От Маргариты Николаевны я доводил его до дому. После второго удара у него отнялись ноги. Я навещал его, приносил свежие номера журналов. Потом узнал, что третий инсульт отнял у него дар речи. И тут уж я не мог заставить себя пойти к нему. Наш общий знакомый, врач по образованию, укрепил меня в моем малодушном, эгоистическом решении: он говорил, что Виктору Яльмаровичу вредны посетители. Виктор Яльмарович все понимает, смотрит телевизор, слушает радио, но не может ни говорить, ни читать. Совет врача оправдывал меня в моих глазах, но, положа руку на сердце, я должен признаться, что мною в большей мере руководила боязнь, что мои нервы не выдержат.

Наконец, летом 69-го года врач сказал, что теперь можно навестить Виктора Яльмаровича, что посетители уже не так волнуют его и расстраивают.

Хозяйка квартиры, ухаживавшая за Виктором Яльмаровичем, была почти глухонемая: она очень плохо слышала и невнятно говорила. Виктор Яльмарович прекрасно слышал, но почти ничего не мог произнести: он знаками давал ей понять, что кто-то звонит или стучит в дверь.