Читать «Неувядаемый цвет. Книга воспоминаний. Том 1» онлайн - страница 178

Но Полонский отличался вкусовой широтой, и в этом его огромное преимущество перед Твардовским. Петербуржец, еврей, Полонский залюбовался выплывающей из сказочного тумана клычковской деревенской Русью и напечатал роман Клычкова «Чертухинский балакирь». Для Полонского не существовало излюбленных тем, как не существовало литературного кумовства. Он рассуждал так: «Вещь талантливая. Скорей давай сюда! А кто ты – лефовец Кирсанов, конструктивист Сельвинский, крестьянский поэт Иван Приблудный – это мне безразлично. Вещь плохая. Ну и катись колбаской по Малой Спасской». И лишь в редких случаях он отказывался что-либо печатать скрепя сердце, против своей редакторской совести. Так он поступал в тех случаях, когда видел для себя как для редактора опасность смертельную. Он вернул Пильняку «Красное дерево», отсоветовал Алексею Толстому писать «Девятнадцатый год» – видимо, руководствуясь мудрым правилом его тезки и однофамильца:

Итак, о том, что близко,Мы лучше умолчим.

И все-таки Полонский был смел, порой отчаянно смел. В 26-м году он напечатал «Повесть непогашенной луны» Бориса Пильняка. Пильняк за двадцать девять лет до «разоблачения культа личности» выжег на низком лбу Сталина клеймо убийцы.

Критик Дмитрий Александрович Горбов, впоследствии разошедшийся с Полонским, вспоминал, что Полонский не навязывал авторам своих мнений.

– Ну вот тут я с вами не согласен, – говорил он, показывая Горбову то или иное место в его статье. – Вы на этом настаиваете? Что ж, Горбов за себя отвечает… В печать!

Полонский вынужден был лавировать, иначе он вылетел бы из «Нового мира» гораздо раньше. Год от году сильней давили на него сверху. На него накидывались газеты и журналы, предъявлявшие ему политические обвинения. Развернет Полонский очередной номер «Литературной газеты», а в нем статья Осипа Бескина с доносительским подзаголовком: «Кулацкий писатель и его правозаступник Полонский». Опять надо отругиваться!..

И Полонский отругнулся. Третий раздел своих «Заметок журналиста», напечатанных в первом номере «Нового мира» за 30-й год, он озаглавил: «Осип Бескин и его учитель Булгарин». В этом разделе Полонский отхлестал Бескина по щекам: «…Бескин вместо критики… избрал самый легкий, но и самый низкий путь: политической инсинуации… Это тот прием, законодателем которого был небезызвестный Фаддей Булгарин», «…с Бескиным я не буду спорить, – заключает раздел, посвященный своему противнику, Полонский. – Ибо то, что он написал – не статья. Это даже не фельетон. Это – клеветой».

Но клеветонисты не унимались.

Полонский шел на уступки, бросал в пучину часть своих прав, для виду, нехотя, сквозь зубы цедил покаянные слова, «признавался в ошибках». И все же основную свою линию он гнул. Уже в предпоследней книге «Нового мира», на которой стоит подпись отв. редактора В. П. Полонского (это была десятая книга за 1931 год), Полонский напечатал рассказ Бабеля «Гапа Гужва» с подзаголовком: «Первая глава из книги “Великая Криница”», – по-видимому, так и не написанной (рассказ не вошел потом ни в один из прижизненных и посмертных сборников автора «Конармии»). К сожалению, рассказ противный. От него, как и от некоторых других вещей Бабеля, воняет спермой и бабьим потом. Но до ужаса ярка в рассказе великокриницкая Мессалина – Гапа. Она так объясняет грозному уполномоченному «рика» по коллективизации, почему она выписалась из колхоза: