Читать «Неувядаемый цвет. Книга воспоминаний. Том 1» онлайн - страница 176

Я писал о том, что «Братья Карамазовы» – моя любимая книга. Я еще в детстве наслушался рассказов матери о спектакле «Братья Карамазовы» в Художественном театре, где все было необычно: и чтец, которого русский театр раньше не знал, и то, что спектакль шел два вечера подряд, и то, что сцена в Мокром продолжалась полтора часа, и то, что режиссер Немирович-Данченко, придававший, как и Станиславский, такое большое значение живописному фону спектакля, здесь почти отказался от декораций, ибо ведь и сам Достоевский сводит пейзаж и интерьер к двум-трем мазкам; об этом спектакле-мистерии, участники которого то возводили зрителей на вершины, каких только может достигнуть душа человека, то погружались вместе с ними в бездну, и в антрактах зрители если и переговаривались, то шепотом, точно в храме, а уютный буфет Художественного театра пустовал. Имя Леонидова, которого я уже видел в «Вишневом саде», связывалось в моем представлении прежде всего с Митей, так же как имя Качалова, которого я уже видел в «Царе Федоре», связывалось в моем представлении прежде всего с Иваном.

Запрет, наложенный советскими цензорами и «наркомпросветителями» на «Братьев Карамазовых» и на «Дни Турбиных», я воспринял как зло, причиненное искусству, как насилие над русским обществом, как преступление против всего, что есть лучшего в человеке, как хулу на Духа Святого.

…28 марта 30-го года Булгаков написал письмо правительству СССР, в русской литературе, пожалуй, не имеющее себе равных по смелости, и послал его Сталину, Молотову, Кагановичу, даже Бубнову – тогдашнему Народному Комиссару Просвещения, в ведении которого находились и театры.

1 апреля 30-го года Булгакова пригласили в Художественный театр и зачислили режиссером.

Сталин снял в 29-м году «Дни Турбиных» по просьбе возглавлявшейся Иваном Микитенко делегации украинских писателей, жаловавшейся, что в «Днях Турбиных» Булгаков оскорбил украинский народ. Тогда еще «культ личности» не достиг полноты, и Сталин уступил. Но в 32-м году, когда Сталин, выслушав устную реляцию Кагановича о пьесе Афиногенова «Страх», которую Каганович только что видел в Художественном театре, выразил недоумение: «Если можно ставить “Страх”, то почему же нельзя ставить “Дни Турбиных”?»; вопрос Сталина, уже ходившего в «великих» и «гениальных», был воспринят как директива, а тут и Станиславский, как раз к тому времени неожиданно для себя самого вошедший в особую милость к Сталину (Сталин даже просил его по любому поводу обращаться прямо к нему и дал ему, как впоследствии патриарху Алексию, свой телефон), воспользовался монаршей милостью, чтобы замолвить слово за «Турбиных», и в 32-м году «Дни Турбиных» без единой купюры были восстановлены. Сталин присутствовал на этом спектакле более десяти раз и аплодировал, высунувшись из ложи. А с ноября того же года в Художественном театре пошла булгаковская инсценировка «Мертвых душ». И теперь на вопрос: «Как поживаете?» – Булгаков отвечал: