Читать «Неувядаемый цвет. Книга воспоминаний. Том 1» онлайн - страница 164

И тут я вдруг подумал: «Могу ли я простить Сталину человеческие страдания, которые я видел воочию? Могу ли я простить ему то, что он сделал с земледельцами, с духовенством, с мастеровыми?» Ответил я, не виляя перед самим собой: «Да, могу, но только ради “торжества из торжеств”. Всепрощающее величие истинно христианского духа мне недоступно. Пройдет праздничный подъем – и у меня уже не хватит сил перебарывать ненависть». В 27-м году, после расстрела двадцати, я стал идейным противником того, чему с самого начала было дано умышленно ложное название, которое я употребляю на страницах своей книги всегда условно: я стал сознательным, хотя и совершенно бездеятельным противником «советской власти. Фигура Сталина мне, мальчику-провинциалу, была тогда не ясна. Этой зимой я понял, что в настоящее время зло исходит от него; остальные – пешки в его руках, начиная с ближайших пособников и кончая секретаришками райкомов. Он не просто хищник, а хищник трусливый: чуть что – в кусты, и это, быть может, самое мерзкое в нем.

В 30-м году поступавших в высшие учебные заведения экзаменовали только по предметам, которые они избрали своей специальностью. Летом я выдержал экзамен на переводческий факультет Московского института новых языков. Учебный год начинался в первых числах октября.

…Я уезжал из Перемышля – в сущности, навсегда, хотя в тот день я не в силах был это себе представить – с горестным счастьем в душе. И горе отрыва от жизни привычной торжествовало над счастьем отлета в новую жизнь.

…По обеим сторонам дороги золотела, багрянела, горела, пламенела, рдела листвою, ало пылала, полыхала закатом Осень. И казалось мне, что это лучшая, самая юная пора моей молодости зажгла многоцветные, праздничные, прощальные огни.

Москва, октябрь – ноябрь 1970

Часть вторая

…как трудно найти человека с широким кругозором, напоминающим тот беспредельный простор, воздухом которого вы дышите на берегу моря! Я знал таких людей – их уже нет в живых.

Мопассан

Все души милых на высоких звездах…

Анна Ахматова

Москва

Недосыпая, недолюбяМолодость наша шла.

Эдуард Багрицкий

…в какой только рай нас погонят тогда?

Александр Вертинский

…И вот я московский студент. Я сравнительно скоро научился нырять в толчею на улицах и плыть в ней так, чтобы по возможности не сталкиваться со встречными и не задевать обгоняемых, Я научился висеть на подножках трамваев и автобусов, ввинчиваться в пробку, образуемую стоящими в проходе, и, работая плечами и локтями, протискиваться к выходу. Меня скоро перестал раздражать почти непрерывный, злобный звон наступавших друг другу на пятки трамваев и собачий визг их колес на поворотах.

Перенаселенность города москвичи уже тогда ощущали на своих боках. Москва была не приспособлена к тому, чтобы стать столицей. Революция расплодила в ней великов множество учреждений – от народных комиссариатов и институтов до курсов и домоуправлений. В начале НЭПа сюда хлынули жители провинциальных городов. В «год великого перелома» сюда бежала от коллективизации и от раскулачивания крестьяне, устраивались дворниками, устраивались на производстве, ютились в промозглых подвалах, в холодных бараках. Городской трамвай не справлялся с перевозкой толп. Постоянные, мучительно долго рассасывавшиеся заторы на трамвайных путях, редко ходившие автобусы испытывали терпение спешивших домой, промерзших, изжарившихся на солнце, "промокших под дождем рабочих и служащих. Трамваи извивались красными змеями, останавливались, ползли дальше, снова останавливались. Ежевечерне обвивали они безнадежно неподвижным кольцом Лубянскую площадь, через которую лежал мой путь в институт.