Читать «Необходимей сердца» онлайн - страница 9

Александр Андреевич Трофимов

Он сел поудобнее, стул всхлипнул под ним, но пощады не получил.

— Совсем вас не вижу последнее время. Может, вы захворали, сердце там или печень, — он вежливо взглянул на Настасью Ивановну, — в старости боль ко всем забегает.

— Живется как можется, — выронила в ответ Настасья Ивановна, и звон в кошельке усилился. Ей хотелось вывалить мелочь на стол, но не решилась, а рубль давать не хотела: у гостя наверняка не было сдачи и ждать, пока он принесет ее, — самой давать чужому человеку возможность вмешаться в ее одиночество.

— Филимоновы на вас обижаются, — продолжал гость. — Плохо за собой ванну во вторник вымыли. Грязь была на стенках.

— Я хорошо вымыла, Иван Сергеевич, — давясь словами, защищалась старуха, — даже со стиральным порошком. — И вспомнила, с каким напряжением терла стенки ванны.

— Стиральный порошок это хорошо, — Иван Сергеевич погладил свое колено. — Только и губкой можно было обойтись. Не миллионеры, выживут, — выкатились из гостя слова. — Я за вас глотку вырву, — подарил он ей кряжистые фразы, как всякий знающий себе цену. И пояснил причину наговора на Настасью Ивановну: — Митька, говорят, погуливает на сторону, вот Филимониха и ищет, на ком зло сорвать, муж-то ее живо утихомирит. Тебе бы ее особачить как следует. А ты человек безответный, — перешел он на «ты» и вздохнул.

И замолчал.

Ему нравилось, что он выступает защитником одинокой старухи, и — как все поверхностно, для собственного удовольствия, жалеющие других — хотел видеть тут же ответную благодарность. Чтоб без задержки: защитил — отблагодарили.

Интуитивно Настасья Ивановна разгадала движение чувства нежданного гостя и сказала робко и тепло — ведь былинка, растущая в темноте, рада любому лучу солнца:

— Спасибо вам, что от обид меня бережете.

— Да за что! — сразу отмахнулся от ее благодарности довольный Иван Сергеевич. — Живем один раз под небом, нужно помогать друг другу. Без душевности не проживешь в наш век. Все за вещами бегают люди-мухи, а чем вещей больше, тем души меньше. Кругом одно вранье да разврат. Когда дети родителей не уважают — это ж последнее дело. Вот я в деревню ездил — раньше разве в селе русском от ребенка мат услышишь? А сейчас — пожалуйста. И пристыдить страшно: намылят рожу или пырнут ножом — и не вступится никто. Э! — он махнул рукой. И продолжал: — Безотцовщина как была, так и есть. После войны, оно понятно, а теперь-то… Вон, возьми въехавшую Верку, наплачется с пацаном. А то, ишь ты, взяли моду без мужей рожать. Тьфу.

Могла бы Настасья Ивановна сказать, что и Ванюша ее отца не знал, да не каждому сердце откроешь. И, уводя разговор от этой темы, спросила:

— Как ваше здоровье, Иван Сергеевич?

Отвлеченный от своей мысли, он потер двумя пальцами нос:

— Здоровье пока есть. — И поймал в подсознании уходящее на дно памяти еще одно житейское правило: — Главное жить в душевном достоинстве.

— Это правильно, — сказала Настасья Ивановна, боясь обидеть его молчанием.

— Я к чему говорю, — помедлив, пояснил гость, чье лицо выражало, что он прав во всем, — здоровье у вас слабое. Если надо в магазин сходить или еще куда — скажите. Мы с женой всегда вам помочь рады. Что вам старые кости по зиме таскать?