Читать «Нежные и надломленные» онлайн - страница 71

– Ну, ладно, я приеду. Прямо сейчас, через час встречай.

8 марта

Немотаев был коричневого, лоснящегося цвета, как бы весь покрытый слоем грязного жира. Сквозь него неподражаемо сияли красные, багровые и лиловые прыщи и фурункулы, некоторые с белыми наконечниками. Радужные оболочки глаз приобрели мутный лимонный оттенок, они как бы светились от злости. Брови его казались старыми и лохматыми. Он чем-то очень походил на больную старую змею, чья ядовитость от недомогания только увеличилась.

Беседа была мало интересна. Всё те же обвинения – что я сломала ему руки и ноги, что он всю жизнь переделал под меня, что я в день свадьбы убежала от него. И т.д. и т.п. Он настаивал на придуманной им реальности.

Я смотрела на него, как в аквариум за стекло, и не понимала, о чём он, какое отношение имеет ко мне, к моей жизни, к моим детям, к моему телу этот мужчина. Все мои пояснения рушились, как от соприкосновения со стальным клинком. Как будто я наклонилась над кучкой испражнений, но обнаружила в ней стальное остриё нежданно. Вениамин был непреклонен и настойчив. Он и так и этак, весьма логично и аргументировано, подобно профессиональному адвокату, отстаивал своё видение мира.

Единственное, чего я достигла тогда – это то, что мне удалось сдержать его бред на периферии моей жизни, не допустить его проникновения в мой дом.

Часть 3

Леонид бил собаку

Галерея во дворах

8 марта продолжалось. И вдруг мне позвонила художница Таня Миневич. У её мужа был день рождения, он отмечал его на своей выставке, в художественной галерее, спрятанной во дворах. Я так устала от событий последних двух дней, что дико возрадовалась возможности хоть как-то отойти в сторону от накрывшего меня облака Вениаминова. Я была зла, как-то сразу поправилась от болезней своих, и необычная энергия проснулась во мне.

Тани, зараза, нигде не было. Все были знакомы между собой, одна я была как белая ворона – точнее, пёстрая, в свитере, красных штанах и расплющенных сапогах, самая толстая и старая в этой галерее. Приглашённые на праздник существа женского пола были всё сплошь двадцатилетние Барби. А жизнь моя кончена. Инстинктивно я выбрала глазами старую перечницу лет шестидесяти, в пуховом платке, раскинувшую свою задницу в углу, как раскисший гриб. Она сидела в единственном в этих залах кресле и покуривала. Я стала притискиваться поближе к ней, там моя экологическая ниша, так я решила. Народ всё прибывал. На белых столбах из фанеры появились пластиковые стаканы с водкой. Я зажалась между двумя столбами и вперилась в картины именинника Миневича.

Из белого пространства возник чувак с длинными чёрными волосами. Он был в длинной солдатской шинели и в сосиску пьян. Он вдруг вырвал меня из зрительного своего алкогольного месива: «Давай сядем вместе на эту табуретку», – предложил он мне. Он явно погорячился. Я сказала: «Давай!», и мы, как на детском утреннике, вместе сели. Я была проворнее и точнее, он, бедный, промахнулся, и со страшным грохотом сел мимо, на пол. Встал, отвернулся, и больше ко мне в течение вечера не приближался. Я потеряла замечательного парня навсегда. Была бы похитрее, лучше бы упала сама. Стук упавшего мужского тела пробудил декабристов, декабристы – Герцена, Герцен – Ленина.