Читать «Не причеловечиваться! Сборник рассказов» онлайн - страница 2

– Смотри, господин Василий и госпожа Василиса тебя встречают, – говорила бабушка, указывая на Ростральные колонны.

Над фронтоном Биржи Посейдон приветливо вскидывал трезубец, напоминая, что надо тренироваться читать бегло и слушаться маму.

Я любила учиться, но школу полюбить так и не смогла. Просыпаться по утрам было для меня сущей пыткой, особенно зимой. Вываливаясь из тёплой постели, я едва передвигала ноги, и бабушке приходилось тащить меня за руку. На остановке толпились люди – сами по себе они были самыми обыкновенными, не злыми и не добрыми, но по утрам, спаянные в единую бормочущую под нос проклятия массу, превращались в диких зверей.

Подходил жёлтый автобус, похожий на жука, и бабушка ловко пропихивала меня внутрь, как чемодан. Целых две остановки мы ехали в тесноте, дышащей перегаром и ненавистью. Возле метро многие, сопя и чертыхаясь, соскакивали в подтаявший снег, а мы тряслись дальше, до школы. У этих автобусов (сейчас их и не сыщешь, наверное, разве что в какой-нибудь глубинке) был особый звук, не похожий на привычное тарахтение движка. Они звенели – тоненько и пронзительно, как будто в бензиновом подполье кто-то мерно постукивал чайной ложкой о край стакана. Зимой самым лучшим местом в таком автобусе становилось сиденье над двигателем, справа за кабиной. Можно было воображать себя Емелей, лихо мчащимся на теплой русской печке к исполнению извечной русской мечты о блаженном ничегонеделании и безбедном существовании.

В школе тоже пришлось несладко: мы занимались на первом этаже в просторном кабинете с огромными окнами, который зимой превращался в морозильник. В коридорах талая вода застывала, как на улице. Классы обогревались трамвайными печками. Однажды в лютый мороз нас пришло всего пятеро, учительница посоветовала не раздеваться, и мы, укутанные, корпели над прописями, как наши блокадные предки.

Но дело было даже не в этом проклятущем холоде. В этой школе я пришлась не ко двору. Украдкой дыша на замёрзшие пальцы, я вспоминала огромную гимназию на Острове. Однажды папа взял меня с собой на выборы и, поднимаясь по широкой лестнице, пообещал:

– И тебя сюда запишем. Я здесь учился.

Я смотрела во все глаза на паркет, блестящий, как жжёный сахар, совсем не такой, как у нас дома; на чёрный лакированный рояль в холле, и где-то внутри меня дрожала радостная гордость. Я буду здесь учиться, непременно буду… Но папа предал нас, и вместо школы-дворца я попала в школу-зверинец.

В детский сад я не ходила, поэтому вся казенщина пришлась мне в новинку: и холодная каша, которую одноклассники бойко глотали на большой перемене, и чай, пахнущий прабабушкиным сенным матрасом, и учительница, ни с того ни с сего принимавшаяся кричать, и одноклассники – о, с ними было тяжелее всего!

Класс выбирает жертву: сделать это несложно, достаточно как следует приглядеться. У потенциального изгоя должна быть характерная черта: совиный наклон головы, выпирающие лопатки, оттопыренные уши, робкая улыбка, тихий голос… Я носила очки – единственная во всем классе; вместо сока или молока в коробочке мама засовывала в мой ранец, скорее практичный, чем красивый, бутылку с горячим чаем, оборачивая газетой, чтоб не остыла; для занятий физкультурой мне купили старушечьи синие кеды. Но сигналом «ату её» послужили, конечно, слова учительницы. Она невзлюбила меня с первого урока. Сейчас кажется забавным, насколько скрупулёзно солидная пожилая женщина следила за движениями и словами маленькой девочки, с нетерпением ожидая промаха, но тогда грозные окрики и язвительные замечания приводили меня в отчаяние.