Читать «Наши за границей (Юмористическое описание поездки супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых в Париж и обратно)» онлайн - страница 72
Николай Александрович Лейкин
— Батюшки! Да это не театр. Здесь все пьют и курят в зале, — сказала Глафира Семеновна.
— Театр, театр, но только с выпивкой. Ничего не значит… Это-то и хорошо. Сейчас мы и себе спросим чего-нибудь выпить, — заговорил Николай Иванович, увидал халатника и воскликнул: — Глаша! Смотри-ка, какой ряженый разгуливает! В нашем, русском, халате и банном полотенце на голове. Почтенный! Ты из бани, что ли? Так кстати бы уж веничек захватил.
— Plaît-il, monsieur? — подскочил к нему халатник, поняв, что о нем идет речь, и взмахнул салфеткой, перекладывая ее из руки в руку. — Que désirez-vous, monsieur? Un café, un bok?
Николай Иванович посмотрел на него в упор и расхохотался.
— В какой бане парился-то: в Воронинской или в Целибеевской? — задал ему он вопрос.
Лакей, думая, что его спрашивают о костюме, ответил по-французски:
— Это костюм одного из племен, живущих в Египте.
Наши герои, разумеется, не поняли его ответа. Николай Иванович, однако, продолжал хохотать и спрашивать по-русски:
— Как пар сегодня? Ладно ли веничком нахлестался? Вот шут гороховый! Вздумал же вырядиться в такой наряд.
— Да что ты с ним по-русски-то разговариваешь? Ведь он все равно ничего не понимает! — остановила мужа Глафира Семеновна.
— А ты переведи. Ведь про баню-то, наверное, должна знать по-французски. Да и про веник тоже.
— Ты спрашивай, спрашивай, что тебе надо выпить-то.
— Café, congac, bok? Qu’est-ce que vous désirez, monsieur? — повторил свой вопрос лакей.
— Гляс. Аве ву гляс? Апорте гляс. Компрене ву? — сказала Глафира Семеновна.
— Oh, oui, madame. Vous recevez tout de suite. Et vous, monsieur?
— Кафе нуар и коньяк, — дал ответ Николай Иванович. Лакей, шлепая туфлями, побежал исполнять требуемое.
Супруги сели. Вскоре раздвинулся занавес и стали выходить на сцену актеры. Вышли два усача, одетые во все белое, поговорили на гортанном наречии и стали махать друг на друга саблями. Помахали и ушли за кулисы. Вышли три музыканта в халатах и босые. Один был с бубном, два других с тростниковыми флейтами. Они остановились перед рампой и затянули что-то очень тоскливое с мерным пристукиванием в бубен и его деревянный обруч.
— Игра-то из панихидной оперы, — заметил Николай Иванович.
— Тоска, — отвечала Глафира Семеновна и даже зевнула. — Уж выбрали тоже представление!
— Да ведь ты же увидала театр и указала.
— Нет, не я, а ты.
Они заспорили.
— Погоди, кофейку с коньячком выпьем, так, может быть, будет и повеселее, — сказал Николай Иванович, приступая к поданной ему чашке черного кофе и к графинчику коньяку, отпил полчашки кофе и долил коньяком.
Лакей в халате покосился и улыбнулся, видя, что содержимое маленького графинчика исчезло почти наполовину.
Представление шло. Музыканты продолжали тянуть заунывную песню. Им откликнулись из-за кулис женские голоса, и вскоре вышли на сцену четыре женщины в пестрых юбках, без корсажей, но с особыми нагрудниками, прикрывающими грудь. Они были босые, шли обнявшись и пели.
— Какой же это арабский театр! — воскликнул Николай Иванович. — Все люди белые. И актрисы белые, и актеры белые, и музыканты белые. Ведь это же надувательство! Хоть бы черной краской хари вымазали, чтобы на арабов-то походить, а и того нет.