Читать «Наши за границей (Юмористическое описание поездки супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых в Париж и обратно)» онлайн - страница 163
Николай Александрович Лейкин
— Охота! Куда тебе эту дрянь? — поморщилась Глафира Семеновна.
— В воспоминание о богоспасаемом граде Женеве. Приеду домой и буду показывать, как я расправился с нахалом. Победа… Жаль только, что француз попался, а не немец. Будь это немецкие волосы, так даже в брелок отдал бы вделать и носил бы его на часовой цепочке.
— Да это, кажется, был и не француз, а еврей.
— То-то, видимо, что еврей. Нахальство-то уж очень велико.
— Теперь и я скажу, что нахал. Вообрази, ведь он написал мне любовное письмо и просил свидания.
— Да что ты?! Ах, мерзавец! Вот видишь, видишь… Чувствовало мое сердце! Где же это письмо?
— Разумеется, я его сейчас же разорвала, а то бы ты черт знает что наделал из ревности.
— О! Да я бы из него и дров и лучин нащепал!
— И тебя бы арестовали, и мы бы из Женевы не выехали. Вот во избежание скандала-то я и разорвала. На раздушенной розовой бумажке письмо.
— Ах, подлец, подлец! Когда же это письмо он успел тебе передать? — допытывался Николай Иванович.
— Он не сам передал, а мне передала письмо девушка из нашей гостиницы.
— Это после истории с розой или раньше?
— После. Письмо мне передала девушка, когда мы вернулись из ресторана в гостиницу, но, должно быть, оно было оставлено девушке раньше. Ты вышел из номера, а девушка мне тайком и передала. Бумажка розовая, атласная, конвертик с розовой бабочкой.
— Да что ты меня словно дразнишь! — опять вспылил Николай Иванович. — Расхваливаешь бумажку, конвертик…
— Не поддразниваю, а просто рассказываю тебе.
— Тебе не обидно, тебе не противно, что он черт знает за какую путаную бабенку тебя принял?
— Да что ж обижаться на дурака! — спокойно отвечала Глафира Семеновна.
— Нахал! Мерзавец! Подлец! Нет, уж я теперь его волосы непременно вставлю в брелок и буду носить в воспоминание победы.
Николай Иванович свернул бумажку с волосами коммивояжера и спрятал ее в кошелек.
— А все ты своими улыбками ему повод подала. «Мусье, мусье… мерси, мерси»… Вот тебе и мерси. Ты особенно какие-то пронзительные улыбки перед ним делала, когда мы ехали из Парижа в Женеву, — вот он и возмечтал. Два раза за руку его взяла; черт знает кто, а ты ему руку подаешь!
— Да ведь нужно было поблагодарить его за любезность. Ты, я думаю, видал, как он распинался перед нами в вагоне. Ужин нам схлопотал, конфетами нас угощал. А уж как он образцы кружев мне дешево продал, так это просто удивительно!
— Молчи, пожалуйста, не расхваливай мерзавца!
Произошла пауза. Николай Иванович злился и усиленно затягивался папироской.
— Тебе-то больно от него попало?! — начала опять Глафира Семеновна.
— Ну, что за больно! Он только схватил меня за голову.
— Нет, за уши. Вон уши-то и посейчас у тебя красны.
— Да что ты словно радуешься! — возвысил голос Николай Иванович. — Конечно же ему вдесятеро больше от меня досталось, и доказательством вот этот клок волос, — хлопнул он себя по карману. — У меня трофей, а у него ничего.
— Знаешь, ведь он тебя на дуэль вызывал, — продолжала Глафира Семеновна.
— Да что ты врешь! Когда?
— А когда подошел к окну вагона. Ты ведь по-французски не понимаешь, а я-то поняла. Из-за этого он тебе и карточку свою визитную совал.