Читать «Наркомания. Патология или поиск инициации?» онлайн - страница 20

Помимо системы власти в стране, фашизм не смог так искусственно распространить героический дух, чтобы он охватил массы. В 1936 г. накануне войны, Йохан Хейзинга отмечал, что фашизм пытается пропагандировать уважение к званию «героя», но при этом снизить его планку для простоты управления массами. Обычно это звание предназначалось для исключительных фигур и присваивалось только посмертно8(J.Huizinga. In the shadow of tomorrow. London: Heinemann, 1936.). Как отмечает Хейзинга в своей работе «В тени завтрашнего дня», понятие «героя» претерпело «шокирующее изменение, что лишило его более глубокого значения». Категория «героя», всегда связанная с чем-то личностным и исключительным, постепенно обесценилась.

Фашистские движения эксплуатировали потенциальную потребность в героизме, чтобы пополнить свои ряды, обещая приключения и возможности для продвижения. Однако, корыстные мотивы не следует переоценивать, так как набор новобранцев стал иррациональным во многих отношениях, привлекались даже те, кто ничего не хотел достичь, только все разрушить, — фашизм притягивал тех, кого влекло не к накоплению, а к саморазрушению. Этот аспект, как упоминалось выше, усилился во время заката фашизма.

С появлением и крахом фашизма ускорилось окончательное устранение позитивного героического духа. Было бы правильнее сказать, что отрицание есть нечто присущее самой природе фашизма с его галереей деструктивных героев, окруженных черепами и символами смерти.

Таким образом, есть более весомое подтверждение тому, что отмечалось в нашем рассуждении о дуэли — за последнее время исчезла возможность для индивидуальной борьбы (в чистом виде, как у Одиссея), сопряженной с риском и ответственностью и способной создать свои собственные правила и план действий. Попытки оживить героический опыт сталкиваются с культурным анахронизмом, с тем, что поведение носит менее героический характер, чем у примитивных людей, или опускается на уровень стадного, и все это благодаря тому, что эти движения больше не могут отсылать важные конфликты к сфере личной ответственности индивидуума, из-за своей сложности и взаимосвязанности разных сторон.

Истинно героическое чувство не допускает подчинения коллективным нормам (хотя эти нормы существовали в каждом историческом периоде) и также не принимает рациональных целей и методов. В результате героический порыв подавляется коллективным, утрачивается и тонет в болоте антигероической предсказуемости, где уделом индивидуальности остается лишь иррационализм или асоциальное повеление.

Традиционный героизм подавляется или примитивно и подсознательно удовлетворяется через опыт героя-разрушителя. Одиссеи выживают на уровне полетов в космос, но в реальности последние представляют собой сугубо рациональное коллективное мероприятие, которое не возможно персонифицировать, поскольку оно осуществляется с помощью машин. Нам не открыть уже других континентов, но можно легко разрушить уже известные. Поэтому неслучайно во многих политических триллерах, выражающих распространенные подсознательные фантазии, это разрушение изображается как затея или месть одиночки, охваченного разрушительным безумием.