Читать «Назначенье границ» онлайн - страница 11

Двадцать пять тысяч вильгельмиан — не такая уж великая беда. Можно дождаться подхода основной части армии и выбить франконцев из захваченных крепостей обратно через границу. Солдаты Франконии фанатичны, но относительно дурно обучены, плохо вооружены и слишком охотно заменяют дисциплину энтузиазмом. Марк не побоялся бы сразиться с ними и при двукратном преимуществе противника. Только он видел другое, и Ренье видел тоже.

Двадцать пять тысяч означали, что вместо чинной рокировки и подготовки к сентябрьскому нападению им предстоит воевать сейчас. Сто — что не пройдет и двух недель, как земли до самой Сены перейдут к Франконии, скорее всего — раз и навсегда, а после этого вильгельмиане раззявят пасть на Нормандию. Тут же в игру «раздери Аурелию на части» вступит Арелат. Когда армия Арелата подойдет к стенам Орлеана и Буржа… тут Марк досадливо махнул рукой, запрещая себе думать о подобном.

Даже если при содействии Ромы удастся отбить нападение Арелата, если король Родриго поможет удержать центральную часть Аурелии, потери будут слишком велики. Не только для страны. Для епископа Ангулемского — изгнание с должности канцлера. Д'Анже не простят, что он проморгал нападение. Для самого Марка — отставка и ссылка, из которой он уже не сможет вернуться. В лучшем случае — так. Но скорее уж, именно он и окажется виновным в утрате северных земель. Никто не вспомнит о том, что с пятью тысячами под рукой и пятнадцатью — далеко за спиной, нельзя сотворить чудо, разгромив стотысячную вражескую армию.

Только дело не в этом, и даже не в том, что семья де ла Валле второй раз за десять лет лишится всего. А в том, что нынешние деревни севера превратятся в «богоугодные поселения», которыми уже покрыта земля Франконии. Марк дважды бывал в Трире и успел вдосталь налюбоваться порядками вильгельмиан. Из недолгих визитов он вынес страх, и впервые смог не принять, но прочувствовать то, что двигало отцом и архиепископом Тулузским. Один вид благочестивых праведников, живущих по законам, выдуманным безумным монахом Вильгельмом, вызывал содрогание.

Нелепые мешковатые балахоны с крестьянскими передниками и низкие холщовые чепцы, считавшиеся единственно подобающей женской одеждой, напугали его едва ли не больше, чем дух кислой капусты и всеобщего серого равенства, витавший над поселениями. В людях, веривших, что женское тело — лишь сосуд греха, который нужно надежно прикрыть страшной тряпкой, Марку чудилось нечто бесконечно уродливое, болезненное и злое.

Тощие, с лихорадочным блеском в глазах, землепашцы распевали нелепые нескладные гимны, работали такими орудиями, словно времена стояли древние и сказочные, и напоминали не то каторжников, не то рабов. Рабов, влюбленных в свое рабство…

— Благодарю, — Марк кивком подвел итог совету, жестом приказал Ренье остаться.

Адъютант продолжил вертеться на табурете так, словно столяр забыл в сиденье лишний гвоздь. Когда палатка опустела, генерал не спросил — сказал утвердительно:

— Ты видел.

Ренье закивал, попытался что-то ответить, Марк оборвал его, резким движением руки отметая прочь все, чем так хотел поделиться сьер Дювивье. Они оба видели, и этого достаточно.