Читать «Надежда Васильевна Стасова» онлайн - страница 4
Владимир Васильевич Стасов
Какъ теперь начнешь вспоминать, невольно дивишься, въ какихъ разнообразныхъ и противорѣчащихъ одна другой, но рядомъ стоящихъ сферахъ и мірахъ мы всѣ, наше семейство, тогда жили. Одинъ міръ былъ -- міръ нашей бабушки и нашихъ тетей, міръ со стороны нашей матери; другой міръ -- міръ знакомствъ и связей нашего отца. Первый міръ была провинція, второй -- столица. Наша бабушка, Марья Ѳедоровна Сучкова, вдова поручика, была женщина довольно достаточная, имѣла свой домъ въ Семеновскомъ полку, деревянный съ изряднымъ садикомъ, и безбѣдно жила тамъ съ тѣми дочерьми, которыя не вышли замужъ. Какая тутъ у нихъ удивительная жизнь текла! Во-первыхъ, иныя комнаты даже не были оклеены обоями, а такъ прямо оставались сложенными изъ бревенъ, ничѣмъ неприкрытыхъ, какъ въ избѣ, и между бревнами, въ щеляхъ, былъ вездѣ напиханъ мохъ, который мы, ребятишки, любили теребить и вытаскивать вонъ: вѣдь вообще мы усердно ломали и коверкали все, что могли, всѣ свои игрушки, большія "лавочки" съ разнымъ товаромъ, большія "кухни" съ разными припасами, и, какъ маленькіе звѣрки, портили и пачкали все, что ни попадало подъ руки, какъ только могли. Потомъ, въ этотъ домъ надо было входить съ улицы черезъ низенькую калиточку, какъ во всемъ тогдашнемъ Семеновскомъ полку, и калитка эта ходила на блокѣ съ веревкой, на концѣ у которой былъ привѣшенъ, безъ всякихъ европейскихъ ухищреній, просто старый красный кирпичъ. Въ этомъ домѣ прислуга, кухарка и горничныя были все еще крѣпостныя, ходили босикомъ, по половикамъ, постланнымъ для чистоты крашеныхъ половъ. Сама бабушка наша, Марья Ѳедоровна, 70-лѣтняя, какъ слѣдуетъ быть бабушкѣ, вѣчно лежала въ постели, какъ сейчасъ помню, деревянной, выкрашенной черной краской, подъ лакомъ, съ довольно большими черными-же шарами на четырехъ угловыхъ стойкахъ,-- больная, въ чепчикѣ, и подъ мѣховыми одѣялами -- мы ее иначе не видали, и когда, спустя два-три года, мы съ сестрой Надей стали читать сказку о "Красной Шапочкѣ", мы рѣшили, что волкъ, который лежитъ въ постели, въ бабушкиномъ чепчикѣ, навѣрное былъ точь-въ-точь наша бабушка. Тети наши, старыя дѣвицы, были все люди хорошіе, но оригинальные, по тогдашнему. Старшая, Ѳедосья Абрамовна, была преумная, но вмѣстѣ необычайно благочестивая женщина: всякій день она была непремѣнно у обѣдни, часто ѣздила ϊιο ближнимъ монастырямъ, ходила всегда въ черномъ платьѣ и платкѣ, какъ богомолка, и голову повязывала платочкомъ, по старинному, по-купечески или по-мѣщански, съ узелкомъ напереди. Къ ней хаживали странники и странницы, съ посохами и котомками за спиной; главный-же ея любимецъ и оракулъ былъ монахъ Меѳеодій, весь сѣдой, суровый, съ красной рожей, съ огромнымъ носомъ и бородой, съ ястребиными глазами. Приносилъ онъ перламутровыя четки изъ Іерусалима, образки, ладонки и картинки съ молитвами, много разсказывалъ по своей части, но главное, громадно много ѣлъ и пилъ, какъ самая ненасытная утроба. Это все продолжалось довольно долго, на нашемъ вѣку; но когда, уже послѣ смерти бабушки, этотъ Меѳеодій вздумалъ творить въ бабушкиномъ домикѣ разныя удивительныя "чудеса", какъ-то: ходить босыми ногами по раскалённымъ кочергамъ и полосамъ желѣза, разложеннымъ на полу, среди столовой, влѣзать въ топящуюся хлѣбную печь на кухнѣ и дѣлать разныя тому подобныя вещи, то нашъ дядя Ѳедоръ Абрамовичъ, чиновникъ провіантскаго вѣдомства, большой реалистъ и прозаикъ, однажды, воротившись изъ далекихъ поѣздокъ по службѣ, и увидавъ вдругъ подобныя сцены, преподносимыя ему интимно и любовно, вдругъ разсердился, поблѣднѣлъ и грозно закричалъ: "Это что такое? Какъ тебѣ не стыдно, сестра Ѳедосья? Что ты дѣлаешь? А еще умная женщина! Чтобъ не было у меня тутъ въ домѣ этой шушеры! Вонъ, Меѳеодій!" И тотъ попробовалъ сначала куда-то спрятаться, чтобъ переждать грозу, но тотчасъ-же былъ отысканъ, схваченъ и постыдно изгнанъ изъ дома. Подобнымъ образомъ была тогдаже изгнана изъ ихъ дома приживалка Дуняша, тоже пробовавшая дѣлать "чудеса", въ родѣ Меѳеодія. Что дивиться такимъ дѣламъ и сценамъ въ 20-хъ и началѣ 30-хъ годовъ, когда тургеневская Лиза, въ "Дворянскомъ гнѣздѣ", гораздо уже позже, однажды, отъ сердечныхъ и душевныхъ невзгодъ своихъ, отъ грызущаго отчаянія, ничего больше для себя не нашла сдѣлать, какъ пойти въ монастырь! Тутъ былъ налицо тотъ самый фонъ и закваска, что и у бѣдной моей тети, Ѳедосьи Абрамовны, даромъ что Лиза была самая грація, поэтическая натура внутри, изящная барышня снаружи, много читавшая, видѣвшая и слышавшая, окруженная всею европейскою цивилизаціей, но все это ни на вершокъ не подвинуло ее впередъ, тогда-какъ моя Ѳедосья Абрамовна почти ничего и никого не видала, ничего не читала, не слыхала, кромѣ благочестивыхъ книгъ, и нигдѣ не бывала. Всѣ условія какъ-будто разныя, а результатъ -- все тотъ-же. Вотъ какъ вѣрно, вотъ какъ мѣтко выхватывалъ Тургеневъ черты характера и ума, душевнаго настроенія и склада изъ жизни своего и предшествовавшаго ему поколѣнія! Но у полу. монашенки Ѳедосьи Абрамовны была сестра Татьяна Абрамовна., Она тоже не вышла замужъ, но была совсѣмъ другая. Въ 20-хъ годахъ нашего столѣтія, она прожила нѣсколько времени въ Москвѣ, у родныхъ, и въ это время училась на фортепіано у знаменитаго Фильда. Это на-вѣки прицѣпило къ ея фигурѣ и облику какой-то особый высокій патентъ: "ученица Фильда!" Тогда это ужасно много значило. Когда рѣчь заходила о ней, ничего другого не говорили, какъ "ученица Фильда, ученица Фильда".