Читать «Нагрудный знак «OST» (сборник)» онлайн - страница 310

После вечерних прогулок по горам, во время которых он бывал молчалив и сосредоточен, возвращаясь в свою комнату, еще не сбросив рюкзачка с плеч, он подходил к машинке, стоя отстукивал несколько слов, фраз. Я торопила его, мы задерживали работников столовой. Он сердился: «Иди, иди, не мешай».

Он торопился. Наверное, было предчувствие. Но, скорее всего, это было состояние, которое им овладевало все чаще в последние годы – абсолютная поглощенность работой. Он говорил, что это состояние сродни счастью.

Его трудовое напряжение не имело ничего общего со стремлением выдать на-гора как можно большее количество строк. «Производительность» была низкой: за несколько часов сидения за машинкой – полстраницы. Каждая фраза имеет множество вариантов, иногда десять – двенадцать. Если текст складывался быстрее, настораживался, считал, что это за счет снижения качества, возвращался к началу. К пишущим, которые делают по четыре – пять страниц за день, относился иронически. «Для того чтобы сказать один раз и быть услышанным, надо сказать идеально. А что такое путь к идеалу? Прямая дорога к гипертонии. Можно при таких условиях лечиться и рассчитывать на успех?» Куда бы ни ехал, всегда брал с собой свою старенькую машинку, на клавиатуре которой буквы были почти полностью стерты. «Все десять дней в Коктебеле я провел в упорной борьбе со своей бездарностью. За это время исписал десятки страниц, однако нисколько не продвинулся вперед. Правда, связи между словами стали как будто прочнее и осмысленнее. Но очень может быть, что после многочисленных переделок я к ним просто больше привык. Каждый день я решаю задачу, которая по условию своему не может быть решена, – и это мой главный профессиональный стресс…»

Он понимал печальную диалектику писательского успеха: чем напряженнее работа, тем быстрее укорачивается кольчужка, но и не помышлял об изменении образа жизни.

Не стилистическая изощренность заботила его, а соответствие «добытого смысла» и слова.

«Добывать смысл» можно было только из правды, которая не укладывалась ни в какие схемы, ни в какие заранее составленные представления о ней, тем более приподнятые согласно кодексу так называемого социалистического реализма. Социалистическим штампам, идеологическим банальностям Сёмин в своей прозе противопоставлял принцип исследования. «Самое главное – мысль. А правда – ее источник». Увидеть вещи такими, какие они есть. И. А. Дедков, которого Сёмин считал лучшим своим критиком, так писал об особенностях сёминской прозы: она «по своей природе близка к чему-то научному, но без научной „беспощадности“… Холодок объективности проникал в обдумывание любых фактов и лиц, в любое описание и анализ… Люди и обстоятельства как бы выпрастывались из-под опеки заведомо готовой, затвердевшей мысли и становились сами по себе, какие есть, со своим частным и общим смыслом, и было необходимо приблизиться к нему, насколько удается…»

В рабочих записках Виталия Николаевича множество записей о власти «смысла» над ним. «Мысль могла противоречить моим интересам, вызывать мою досаду. Она не прислуживала мне. Ее нельзя даже было назвать моей. Мысли были лишь вспышками охватывающего весь мир смысла. Я не мог ее изменить. Она могла меня изменить. И если она этого добивалась от меня, а я не менялся, меня охватывал стыд… Зависимость от смысла, открывшегося тебе, так же сильна, как и все другие зависимости: служебные, родственные, дружеские или гораздо сильнее. Это дорога труда и опасностей. И это еще одна радость. Смысл нельзя выиграть. Он не откроется недостойным. Его добывают и оплачивают работой. Он требует самоотверженности. Поэтому корыстные от него отворачиваются».