Читать «Награда и муки (Публицистика)» онлайн - страница 51
Виктор Петрович Астафьев
Следом за "Люблю тебя светло" появилась "Осень в Тамани". Это вроде "то же", что "Люблю тебя светло", да не "так же". И мелодия и строй новой вещи иные, но мысль, скрепляющая как бы "парящий над землею", свободный от литературных условностей сюжет, все та же мысль о непрерывности жизни, о скоротечном и в то же время беспредельном ее движении и глубине, доступная, может быть, лишь высшим и тончайшим созданиям природы - ее певцам. Среди них самому пространственному, самому "космическому" поэту Михаилу Лермонтову дано было заглянуть в такие неизмеримые бездны мироздания и человеческой души, что он содрогнулся дару, ему открывшемуся, измучен был им и погублен, как гибнет иной раз соловей от собственной песни, как вянет цветок, преодолевший силу корня, надсаженный собственной тяжестью и красотой.
Я толкую эти, на мой взгляд, пока лучшие достижения Лихоносова (и только ли его? Может быть, придет еще пора, когда их признают все же высоким достижением всей нашей литературы?) произвольно, на свой читательский субъективный взгляд. Бесспорно, однако, для меня одно - вещи эти дают такой простор мыслям и чувствам, в них так сильно спрессованы "звуки" и материал и столько много видится "за словом", что с первого раза, с налета их - открывающие или предваряющие какой-то новый жанр в нашей богатейшей русской литературе - не прочтешь и не "раскусишь". Их надо перечитывать, и, уверяю вас, с каждым прочтением вам станут открываться новые и новые "геологические" пласты в этих вещах, исторгнутых звуком и сердцем. Не скрою, я всегда с нетерпением жду новое произведение Виктора Лихоносова и знаю, что будет оно не только по теме новое, но и неожиданное по решению ее. Лихоносов работает медленно, строго и взыскательно, стараясь не повторять даже свое, ранее написанное. Эпигонство, вторичность, заданность, процвета- ющие в нашей литературе, подобно репью на пустыре, не влекут, к счастью, и не расхолаживают Лихоносова, даже, наоборот, прибавляют ему требовательности к себе, подвигают его на еще более глубокий поиск и работу,
"Пока мы обращаемся между собой, - пишет Лихоносов, - мечтаем и выслушиваем комплименты в узком кругу, - уютно, приятно, хорошо. Но оглянешься на полки с великими книгами - и страшно, и ничтожно думать о себе, якобы продолжателе чудных традиций. Страшно еще и потому, что люди, ум и глубину которых мы не всегда оцениваем, очень ждут от писателя и порою совсем не склонны принимать за правду те "великие", на наш взгляд, истины, которыми мы гордимся в уединенном восторге".