Читать «На суше и на море (1970)» онлайн - страница 9

А теперь посмотрим в тундру. Где же олени? Совсем пустая равнина…

Константин Кузьмич подергивает леску и сокрушенно качает головой:

— Столько о´чей смотри´ат — ни одного олешка не видя´ат…

— Запаздывают. Что и говорить, запаздывают, — озабоченно вздыхает Иван Павлович, не принимая шутки. — Не случилось ли чего с аргишем?

— С аргишем ниче´го. С воргой че´го.

— Что ж с воргой?

— Тракто´р про´шел, везде´ход про´шел, всю воргу по´мял: нет травы, нет ку´ста — нарты плохо тянут олешки, устают…

Иван Павлович нахмурился. На небритых щеках вздулись бугры. Больно слышать о таком.

Тропка-то едва заметная, ворга эта, олени ее нюхом находят. Идет она, конечно, самым коротким путем — через болота. Но разве нельзя поискать другого пути? Или хоть в десяти метрах от ворги трактор вести? И ведь все знают, что мерзлота здесь в десяти сантиметрах. Только растения и берегут эту мерзлоту, не дают ей превратиться в болото. А сорвут покров, солнце за день все растопит — и на месте тропы, где нарты скользили по траве и мелкому кустарнику, трясина, хлябь, топь или глина…

Ни слова не сказал, но разволновался, махнул рукой и сдвинул шляпу на брови, потому что почувствовал, как влажнеют глаза.

Хариусы на кукане заснули и больше не тянули руку. Новых что-то не попадалось. Константин Кузьмич подергивал леску, блесны искрились на солнце, но рыба не брала: чувствовала — не до нее рыбакам.

Неожиданно Константин Кузьмич стал быстро сматывать снасть.

— Ты чего? — спросил Рогов.

— Аргиш пришел. Разве´э не видишь?

Иван Павлович внимательно осмотрел берег, но ничего не заметил. Только вглядевшись туда, куда указал Константин Кузьмич, различил в кустах за рекой нескольких оленей, уже отпущенных пастись.

«Нехорошо, внимание стало рассеянным. Сам не заметил», — подумал Рогов, вытягивая кукан из воды.

А Константин Кузьмич наматывал леску на рогульки и, приплясывая от радости, приговаривал:

— Вот хо´рошо. Вот хо´рошо. Се´йчас на лодке за пастухами сле´таю быстро´. Обедать буде´эм! Песни петь! До ночи долго´. Вы в ночь поеде´теэ!

Передал Рогову кораблик и побежал к лодкам, запрыгал по камням.

На обрыве у дома — смятение. Валентин Семеныч топчется возле навеса, выпрашивает у Пети бинокль. Петя смотрит, не отрываясь, и, хотя ничего не видит, отдать не хочет.

Из дома выбежали дети и внуки Константина Кузьмича. Вышла, вытирая руки передником, жена его Фекла Тихоновна.

Лишь Наташа стоит на обрыве одна, глядит из-под ладони, и ветер относит ее красный сарафан.

Когда Иван Павлович поднялся по крутой тропке к избе, никого уже не было ни во дворе, ни на обрыве. Зато дома — карусель.

Фекла Тихоновна, которая обычно так тиха и незаметна, что даже, когда глядишь на нее, кажется, будто ее нет, сейчас как бы заполнила всю избу. Она везде: у печки, где что-то кипит и трещит, в чулане, откуда вынимаются припасы, в горнице, где убираются следы ночлежки. Она помогает Наташе переодевать детей, сортирует гору продуктов, вываленных на стол ветеринарами (консервы не надо, шпиг не надо — их лучше взять в тундру; колбасу надо, сыр надо, конфеты надо, водку надо).