Читать «На пределе!» онлайн - страница 79

— Земля здесь — масло. На хлеб мажь… — говорит Кривошеев. — Но лишней влаги не любит. Для того и поднимать надо грядки. У меня в прошлом году конец огорода дождем залило в августе, пропала картошка. Выдернешь куст — спиртом пахнет… Сгнила за сутки!

Получив участки, люди сразу же начинают корчевать кусты, резать кочки. И мы с Кривошеевым беремся за лопаты. Наши участки рядом, мы уже два раза собирали здесь урожай и первыми разработали свои огороды, чтобы подать пример.

А надобность в таком примере была. Когда началась война, Комсомольск разом лишился подвоза овощей и картофеля. Город оказался на голодном карточном пайке. Вот тогда взоры людей обратились к земле. До сих пор считалось, что на здешних землях ничего не растет. Опытные участки, небольшие поля маломощных совхозов своей хозяйственной деятельностью этого убеждения не опровергали. Но острая нужда, настоящий голод, воцарившийся в городе с первых военных дней, заставили людей идти на риск. Повсеместно возникали общественные огороды, распахивались подходящие земли. Пригодился опыт огородников-корейцев, местных коренных жителей. Теперь каждый год увеличивалось число людей, обрабатывающих землю. Кроме картошки растили успешно капусту, фасоль, свеклу, морковь, растили табак, приготовляя из него крепчайший самосад.

Мы видим, с какой натугой копает сегодня Кушакова свой огород: копнет раз-другой, встанет, задумается. Никогда не видели мы эту энергичную женщину такой расстроенной.

— Что с нею сегодня? — промолвил Кривошеев. Воткнул лопату в землю, направился к Кушаковой. Он перемолвился с нею несколькими словами, машет мне рукой. Подхожу.

— Вот, почитай письмо, — подал мне конверт Кривошеев. — Я очки не прихватил, не вижу ни черта.

С внутренним беспокойством он принял письмо. В конверте с фронта шли обычно только печальные вести… Я вытащил из конверта листок. Писарь воинской части скупо сообщал, что рядовой Аркадий Кушаков пропал без вести.

Кушакова малограмотна. Таких женщин большинство на заводе. Кушакова ходила в ликбез, где я преподавал азбуку, и научилась читать по-печатному и выводить каракулями свою фамилию. Война помешала учебе. Письма мужа с фронта ей читала Маня, потом грамотные другие подружки. Старшему сынишке письма эти Кушакова читать не давала, потому что писаны они были только для нее. Сейчас Кушакова смотрела на меня с тревогой и надеждой: «А вдруг те, кто раньше читал, не так поняли написанное? Может, что-то Гена вычитает хорошее?» Нет, слово в слово то же читаю, что и Маня… Кушакова опускает голову, теребит нервно концы платка, подвязанного у подбородка, говорит с каким-то ожесточением и уверенностью, словно спорит с самой судьбой: