Читать «На пределе!» онлайн - страница 60

Столовка, столовка… Продолжение барака, барачная гостиная. И детство, и юность мои связаны неотрывно со столовой, с ее всегда скудным меню, грязью, паром, пахнущим мылом чаем, свирепой руганью голодных и утомленных стоянием в очереди людей: «Не давай ему! Ловок больно! Гоните в шею того ухаря от кассы!» Такая же томительная очередь и давка у хлеборезки. Но есть еще тягостные минуты ожидания на крыльце перед открытием этого вместилища хлеба, супа, форшмаков из селедки, каш, политых розоватым, как сукровица, несладким киселем. По меню в столовой можно было точно знать о состоянии продовольственной проблемы в государстве на данный период. С наступлением войны, например, вот в этой самой столовой сразу исчезли мясо, жиры, на столах появились супы с клецками из ржаной муки. С отвращением и чувством безысходности вылавливали мы из мисок серые комочки теста, оставляя воду. Самые отчаявшиеся и испуганные внезапно наступившим голодом (не первым в их жизни…) собирали миски и выпивали прямо через край (дефицит ложек…) жижу, дабы пополнить белками истощенный организм. Но вода из-под клецок приносила беднягам только вред. Одни пухли нехорошей пугающей припухлостью щек, рук и ног, другие наоборот — страшно худели, превращаясь в ходячие скелеты. И те и другие чаще умирали, если не попадали в больницы, давно переполненные. От голода люди чаще всего умирали в самом начале войны, пока не приучились управлять своими чувствами, телом своим, довольствоваться самым малым. Правда, предел малости тоже есть, но об этом я расскажу ниже.

А сейчас, позабыв на время о всех невзгодах военного быта, вернемся к банкету.

На совещании «треугольника» мне поручили «общее» руководство банкетом. «Чтоб гладко все прошло, чтоб без шума, ругани, — поучал Копейкин, — спирт будут пить, учтите. Русская баба под хмельком может выкинуть номер. Да тут еще баба до невозможности нервная, обиженная судьбой, войной проклятой».

Наверно излишне беспокоился старик Копейкин. Я обхожу столовую, кухню, всюду вижу веселые лица женщин, таких ласковых сегодня, умиротворенных. Куда пропала будничная угловатость, визгливая крикливость, далеко не женский лексикон. Ты посмотри, как услужливы друг к другу, какая плавная и певучая речь слышится здесь и там. И смех — не злой, уязвляющий, но такой грудной, воркующий смех женский, смех призывной, создающий в этом обшарпанном, пропитанном застарелыми запахами грубой человеческой пищи зале атмосферу милой сердцу домашности, приятной душе праздничности. Сервировкой столов и кухней распоряжается Нюра Кушакова. Она охотно, с гордостью за свой дом хозяйки, рассказывает мне:

— Скатерки из дома поприносили. Красиво? И посуды натащили, та, которая не так бьется… Идем-ка на кухню, раскладку посмотри. Царский ужин будет!