Читать «На Днепре» онлайн - страница 8

Давид Рафаилович Бергельсон

— Не выношу льстецов! До того не терплю их, что мне противен и тот, кому они льстят.

В те годы Лея и Цирель приходили с мужьями и детьми по субботним вечерам к отцу пожелать ему «доброй недели». Появлялись они с детьми и в пятницу вечером, когда уже были возжжены субботние свечи, чтобы поздравить отца с «доброй субботой». Навещали «дом» и в субботу днем или в будни, чтобы посидеть с мачехой на крылечке или в беседке маленького сада, отгороженного высоким забором. Почтительно робея перед отцом, перед богатым «домом», они величали мачеху «мамашей» и ограничивали свои беседы с ней вопросами о здоровье ее ребят и родной сестры, которую вместе с ее взрослыми детьми хозяйка «дома» приютила у себя. Речи Леи и Цирель были полны изъявлений и почтительной преданности и любви.

Когда какой-либо ребенок в «доме» заболевал дифтеритом или скарлатиной, Лея и Цирель покидали свои дома, своих детей, не показывались у себя по целым суткам, бодрствовали ночами у изголовья больного, озабоченно бегали с пузырьками льда или льняными припарками и не покидали «дома», пока ребенок не был «спасен».

От всего этого, от суеты и беготни по «дому», они проникались еще большим восторгом и почтительной робостью перед великим отцом. Но все же в глубине души у них шевелилось и другое чувство. Порой в будний день забежит одна из них к другой поговорить втихомолку о брильянтовых сережках, о дорогом перстне или жемчужной подвеске, которые отец купил «ей».

— Говорят, жемчуг редкостный. Уйму денег стоит…

Они понижают голос, чтобы даже дети не подслушали их, и смотрят пытливо друг другу в глаза, как бы советуясь: не счесть ли это за обиду? В маленьких глазках Леи, отцовски умных и темных, вспыхивает тогда скорбный огонек, но быстро гаснет в ее неизменной застенчивости.

Этот стыдливый робкий огонек загорелся в ее глазах давно, очень давно, в былые годы, когда Михоел Левин впервые ввел новую хозяйку в «дом». О Лее, еще молодой девушке в ту пору, как-то забыли. Ее не научили не только письму — она не умеет свое имя подписать, — но даже и чтению молитв. Ее обрекли на вечный позор: по субботам в женской половине молельни ей, дочери Михоела Левина, приходится склоняться к плечу своей младшей сестры и с багровым от стыда лицом, виновато озираясь, вслушиваться в то, что сестра читает по молитвеннику.

В те же дни откуда-то издалека к хозяйке «дома» донеслась весть о дедушкином первенце: он-де обеднел, скитается на чужбине в великой скудости, едва не протягивает руку за подаянием.