Читать «На Днепре» онлайн - страница 329

С новым внутренним подъемом скульптор принялся лепить мешок за спиной у отца — в этом мешке с тяжелым оружием тоже должна была ощущаться упрямая мысль: «Жизнь продолжается!»

В тот день, ведя за собой козу, он проходил мимо дома доктора Файермана и с удивлением остановился у распахнутого окна. Ему чудилось, что время от времени там слышится пение. В одном из окон мелькнул белый халат. Затем показалась девичья голова в белой косынке и ловкие руки, которые только что занимались уборкой и побелкой стен. Это была Лина, младшая дочь доктора. О том, что скульптор уже какое-то время в городе, Лина, должно быть, узнала от Теклы или от Мани. Она не была знакома с ним, но много о нем слышала.

— Может быть, зайдете? — предложила она запросто, чуть ли не сердито.

Сравнительно с тем представлением, которое сохранилось у него о дочерях доктора, она показалась ему слишком малорослой и простоватой. Лицо у нее было светлое, рябоватое и несколько грубое — одно из тех лиц, на которых глаз невольно ищет следы веснушек. Вдобавок к этому, всякий раз, как к ней обращались, она внезапно вспыхивала, точно опасаясь, что не сумеет ответить впопад, хотя тут же отвечала с неожиданной уверенностью и даже с каким-то вызовом в глазах. Глаза у нее были отцовские, с горячими, сияющими зрачками и холодными, точно снег, белками.

Когда скульптор спросил ее, намерена ли она оставаться здесь, Лина даже как будто обиделась.

— Где же мне еще оставаться, — грубовато ответила она, — на Марсе, что ли?

Она деловито водила его по дому и показывала, как много здесь работы.

— Смотрите, во что они превратили стены, полы и потолки… Даже не знаю, когда я управлюсь со всем этим.

Войдя в комнату, которая раньше была кабинетом отца, она проворно вытянула из-под груды поломанной мебели большой портрет в сильно попорченной раме. С запыленного портрета глянуло лицо старого доктора с пышными усами. Его прищуренные глаза словно высмеивали жизненные невзгоды, которые не смогли помешать ему отдавать все свои силы больнице, лечить людей, прятать раненых красноармейцев.

— Хоть разорвись! — жаловалась Лина, вешая портрет на стену. — Через несколько дней я должна уже приступить к работе в больнице.

Скульптор удивленно следил за каждым ее движением. Лина ему в этот момент казалась человеком, которому отрубили ноги, а он сетует на изорванные при этом штаны. Но именно потому, что она не хотела и не в силах была заговорить о своем горе, скульптор почувствовал глубокое уважение к ней и к тому, что она делает. И невольно у него стало как-то легко на душе от сознания, что она будет жить в том же доме, где жил ее отец, и работать в той же больнице, где столько лет трудился ее отец. Он вернулся домой более спокойный, чем раньше, и еще с большим рвением принялся работать над скульптурой отца.

Вечером за этой работой застала его Текла, которая принесла для козы картофельной шелухи. Скульптор загораживал собой вылепленную фигуру, и Текла сначала увидела ее отражение в зеркале.