Читать «На дне декабря» онлайн - страница 2

Ирина Васильевна Василькова

3.

Гудящим тембром вспарывает душу ее фагот, сходя на инфразвук и затухая между ребер глуше, чем сердца отлетающего стук. Сказать по правде, я немного трушу, но нити ариадниной из рук не выпускаю — и по злому льду под перьями свинцовыми бреду.

4.

Твою обузу чую на спине, Пегас, неумолимая лошадка — свинец, и олово, и ртуть втройне гнетут, вминая в плоскость без остатка. Быть может, лунный диск доверит мне неощутимый смысл миропорядка? Как пренатальных страхов подоплека, дрожит архетипическое око!

5.

Под этим фосфорическим прицелом я распадусь на тысячу монад — я звук и слух, я белое на белом, и ледяной огонь, и звездный сад, и парапет, где с видом обалделым коты оцепенелые сидят, не зная, в слюдяной уставясь глаз, что он и я — одно на этот раз.

6.

Луна поет. Ее раскрытый рот — большое «О», серебряная глотка, магнитный ход, свистящий световод, нуль-перелет, спланированный четко. …………………………… Рвануть бы! …за спиной моей сомкнет разрыв четырехмерная решетка, и, тяжким снегом падая за ворот, свинец и ртуть укроют спящий город.

* * *

Античный хор перекрывает сольно смешной птенец, усевшись на плечо. Поэзия, ты здесь — когда мне больно, и зябко, и светло, и горячо. Так, уколовшись чем-то спозаранку в квартире, где беззвучно и темно, смеясь и злясь, зализываешь ранку, негаснущее алое пятно.

Болгарская песня

Бродя вдоль берега, влюбиться в морского змея, молить, надеяться, злиться — и наконец очнуться в тисках железных, дрожа, немея, впивая мертвый холод стальных колец. Иду на дно, не плача, не протестуя, как жар, вдыхая стужу придонных вод. Завтра выплюнет море раковину пустую, но меня поднявший — пальцы свои сожжет.

* * *

Нестыковка эфирных сущностей, астральных тел — как сказал бы дипломированный шарлатан. Маска совместной жизни черна, как мел, и бела, как уголь — тушь, никаких румян. Я тебя вымучиваю, как Иаков свою Рахиль — с обещаниями, обманами и желанной наградой за пределом возможностей, но течет золотая пыль с кармических крыл, и сечет, и печет глаза. Как стоически ни вжимай тепло в тепло, тело в тело — опять результат не тот. Дефективный ангел, сломанное крыло, приставлен к нам, и сладчайшая из свобод, тягчайшая из вериг не дается, увечным, нам — слиться вместе и, аки душа, взлететь, растворяя в другом камни, железо, хлам придонной жизни, меняя ее на медь пламенеющего заката, склона, края, конца, карминовое пятно на черно-белом краю промелькнувшей жизни… и тихо летит пыльца с эфирного тела, крыла — на вечную боль мою.