Читать «Мужицкая обитель» онлайн - страница 39

Вон внизу, неведомо как прицепившись к отвесу, держится громадная сосна. Лес шумит у нас под ногами, вода бьется в берега, и, точно серебряная нитка, окаймила их едва заметная отсюда пена прибоя. Удивительное спокойствие веяло на душу. И не одно спокойствие — горе забывалось, прощалось всем, примирение казалось так легко!

Вдали показался другой пустынник, едва бредет. Седой весь. Келья его на версту от кельи о. Иринея. Паисий забрался в чащу лесную. Давно просился он на этот одинокий островок, не пускали, как и других.

— Братии не дозволяют сюда. Зачем тебе, говорят; жить так, как они, — не сможешь, говорить станешь. Едва Паисия благословили.

— Удивляюсь, отец Ириней, как это вы такую бодрость еще сохранили. Подвиг ваш труден, пища скудная.

— А что березку на камне питает? Ишь она выскочила сдуру, а Бог ей сейчас и жизнь дал. Вон она, поглядите-ка, как раскудрявилась. А откуда, кажется. Пища у нее в камне скудная…

О. Паисий, тот совсем в другом роде. Ириней — тип подвижничества, тип тех времен, когда люди спасались от всего живого, от скверны мирской в пустыни и дебри, уходили в безлюдные леса и, прожив там в тишине и душевном покое десятки лет — временами, вызываемые обстоятельствами, возвращались к народу боговдохновенными обличителями, вождями, учителями. О. Паисий, тот скорее Манилов во образе пустынника. Всему он радуется, и притом очень слащаво. В мире он был сапожником.

— Благодетели! — встретил он меня. — Посетили нас, неимущих, немощных рабов Божьих.

Слово "благодетели" поясняется тем, что в скит этот пускают только тех, кто уже очень крупные пожертвования делает, — купцов, которым отказать нельзя.

— Благодетели, живем мы здесь скудно, убого… Лесными людьми живем… давай вам Бог!

— Пойдемте, я вам наш остров покажу, — прервал его о. Ириней. — Полюбуйтесь на красу его!..

Мы спустились вниз. Тропинка то и дело огибает громадные свалившиеся сверху скалы… Осыпей подозревать здесь нельзя, нужно было остановиться на землетрясении, несмотря на северное положение Валаама.

Я сообщил это о. Иринею.

— По-вашему… А по-моему, это когда на кресте Христос дух испустил. Земля потряслась, и камни распадошася… Только вдумайся, везде следы этого найдутся. Ишь дорога-то — сукном подернулась.

Действительно тропинка здесь от сырости точно зеленым сукном покрылась. Мох мелкий совсем ее заполонил. Тянется она вокруг всего острова. Все время около нас шумит озеро. Сегодня поднялся к вечеру ветер, и, срывая белую пену с гребней волн, налетающих на утесы, несет он ее прямо к нам в лица. Путь этот сделан руками отшельников в 1865 году. Мы обошли остров и в одном из лесных участков заметили простой сруб.

— Моя келья! — повел нас о. Ириней.

Крохотная горенка и другая такая же. Голые нары, под голову полено. Вот и вся обстановка.

— Скучно тут, — вырвалось у меня.

— Соскучишься, так кричи: "Господи, помилуй! Господи, помилуй!" Ну, как дитя вот… Господь услышит, Он утешит. Из кельи вверх на кручу лесенка с перилами.

Воображаю, осенью и весной, в непроглядную темень ночей, как живут эти отшельники за версту друг от друга. Только вой метели, да стон ветра в ущелье, да шорох снега, осыпающего с деревьев, и говорят их чуткому слуху о жизни и движении. Мертва, как могила, келья и темна, как она. Свечей и лампад пустынники не жгут вовсе — не полагается им. Еще как печка топится, так перебегающий свет скользит по стенам бревенчатого сруба. Оказывается, впрочем, что Ириней не всегда и топит. Когда уж вдоволь стужа приступит — поневоле, а то и так обходится. Огня не зажигают и в церкви. Всю ночь в ней пустынники читают по очереди, во тьме на память.