Читать «Монашка и дракон» онлайн - страница 130

Я села возле жаровни на лавку и задумалась, подбрасывая на угли щепки. Жалость. Не смешно ли? Жалеть дракона? Жалели ли они нас, захватывая власть?..

— Драконы появились из-за проклятья Мелюзины, — сказал вдруг Гидеон громко. — Разве может от проклятья появиться что-то хорошее?

— По воле небес и проклятье оборачивается благом, — ответила я ровно, хотя меня до глубины души взволновали его слова. Он тоже говорил ровно, даже безразлично, но мне показалось, что сквозь это безразличие я слышу и вижу боль, стыд и обиду. Но это неправильно, здесь не может быть стыда и обиды, а с болью мы еще поборемся. — Едва ли Мелюзина древнее Писания, — продолжала я. — Были драконы и до вашего семейства, милорд. Вы такое же творение небес, как и все мы, как вся земля.

— С чего ты решила?

— Я много думала об этом. Вам никогда не казалось странным, что ваш предок прогнал Прессину — мать Мелюзины, после того, как застал ее во время купания дочерей? Разве может отец прогнать своих детей и жену из-за этого? Скорее всего, он увидел, что они превратились в змей и не смог с этим смириться. А если так, то драконы существовали задолго до проклятия вашей прапрабабки. К тому же, в Писании много говорится о драконах, поэтому я убеждена, что ваш народ был создан Всевышним так же, как и наш. А то, что сотворено Всевышним, не может быть уродливым или ужасным. Что до красоты… я нахожу вас очень красивым. Даже в драконьем обличие.

Он смотрел на меня, словно я сказала ему что-то жизненно важное, а потом тихо произнес:

— Скажи для меня, — и медленно поднял указательный палец, как делал всякий раз, когда желал, чтобы я процитировала Писание.

Глядя ему в глаза, я сказала нараспев и с улыбкой:

— Не умолчу о членах его, о силе и красивой соразмерности их. Крепкие щиты его — великолепие; они скреплены как бы твёрдою печатью; один к другому прикасается близко, так что и воздух не проходит между ними; один с другим лежат плотно, сцепились и не раздвигаются. Когда он поднимается, силачи в страхе, совсем теряются от ужаса. Меч, коснувшийся его, не устоит, ни копьё, ни дротик, ни латы. Железо он считает за солому, медь — за гнилое дерево. Дождь лука не обратит его в бегство; пращные камни обращаются для него в плеву. Булава считается у него за соломину; свисту дротика он смеётся. Под ним острые камни, и он на острых камнях лежит в грязи. Нет на земле подобного ему; он сотворён бесстрашным; на всё высокое смотрит смело; он царь над всеми сынами гордости, — я подлила еще горячей воды в ванну и сказала уже обыденным голосом. — Эти слова я вспомнила, когда впервые увидела вас, милорд. И сейчас понимаю, что все сказанное о драконах — правда. Но почему именно суббота? Разве вы не превращаетесь в дракона по собственному желанию?

— Суббота — день, когда ослабевает небесная благодать, — ответил он и по его нижней губе вдруг мелькнул раздвоенный змеиный язык.

Я невольно отвернулась, содрогнувшись, но постаралась не подать виду, что мне что-то неприятно, и сказала:

— Когда вы напали на королевский флот, была среда, если память мне не изменяет.