Читать «Мой Советский Союз \ Танец белых журавлей» онлайн - страница 98

Муин Бсису

Нет, я не думаю, чтобы сибиряки были воинственными. Но несмотря на это, они храбры. Сибиряки — когда гитлеровские армии стояли под Москвой — были в первых рядах среди тех, кто защитил столицу от врага. Сибиряк — это охотник, который умеет обращаться с оружием, это человек без страха, особенно в минуту смертельной опасности, это опытный следопыт, который всегда найдет выход из затруднительного положения. Такими и должны быть люди, живущие в тайге. Внешне он очень обычный человек, возможно несколько молчаливый, но только чуть-чуть, ибо кто не хочет остаться одиноким в малонаселенной Сибири, тот должен разговаривать и относиться к гостю с большим уважением. Якуты, поселившиеся некогда здесь, на Байкале, желают своим врагам: "Чтобы ни одна мышь не пробежала мимо тебя, чтобы ни одна птица не опустилась рядом с тобой…"

Один сибиряк спрашивает гостя из большого города:

— Сколько у вас друзей?

Гость отвечает:

— Я не знаю. Может быть, десять, а может, и пятнадцать…

Сибиряк обескуражен:

— Почему так мало? Ведь вы живете в таком большом городе, а там ведь так много людей. Если бы я жил там, у меня была бы тысяча друзей…

Одним из сибирских друзей стал для нас Виталий Рогаль, который вот уже лет 50 живет в Сибири, в Иркутске. В то время, когда он сюда приехал с Украины, ему было 19 лет, а до этого он зарабатывал свой хлеб, погоняя упряжку волов. "Хо", — любил повторять он, покачивая седой шевелюрой, поглаживал свои усики и складывал свои мозолистые руки на груди. Его глаза буквально вращаются, и мощный поток слов громом проносится по его мастерской на пятом этаже одного из жилых домов Иркутска. Виталий Рогаль — художник, председатель местного Союза художников. "Тогда…" — говорит он и листает пожелтевший дневник, где сохранил все, что тогда происходило…

— Тогда в войну я в армии рисовал патриотические плакаты и помню, как мы все были возмущены тем, что Гитлер тоже называл себя художником. В конце войны, когда мне как "заслуженному" художнику хотели присвоить звание ефрейтора, — говорит Рогаль шутя, — то я отказался, так как и Гитлер был однажды ефрейтором.

Легко представить, что собрания, на которых выступает Рогаль, никогда не бывают скучными. Там, где обычно охотно поддакивают или помалкивают, кипят страсти, когда говорит Рогаль…

Когда в 1941 году Виталий Рогаль закончил художественное училище, то все считали, что он будет, пожалуй, хорошим пейзажистом. Но Рогаль рисовал разруху.

— Я не мог рисовать ничего другого, когда видел лежащие в развалинах деревни и города, — говорил он. — Каждый дом для меня — это жизнь, традиция, любовь, это то, что должно быть защищено, это вся моя Родина. Я помню, каким ожесточенным, переполненным ненавистью был я тогда, до того дня, как встретился с одной группой немецких военнопленных. Я обратил внимание на одного солдата, который, скрючившись, сидел на корточках и плакал. Я заговорил с ним, и он сказал мне, что не хотел идти на войну, что его заставили насильно. С того дня в моей душе что-то перевернулось.

Еще помню, как радовался, когда окончилась война. В тот день я как раз писал письма некоторым своим друзьям, я писал о том, что мы обязательно встретимся, сядем все вместе за большой стол, будем есть, пить, наслаждаться жизнью. Вдруг в небо взвились осветительные ракеты, и нам сказали, что война окончилась. Мы кричали как сумасшедшие, танцевали, пели и стреляли из винтовок. Это было непостижимо. Мы сначала не поверили, но все оказалось верно.