Читать «Мой Советский Союз \ Танец белых журавлей» онлайн - страница 76

В ночь с восьмого на девятое февраля 1944 года дивизия пересекла границу Польши. Поляки встретили нас как своих освободителей, как родных братьев.

Делая 70—80-километровые переходы, дивизия направилась на запад к городу Сандомир. Разведав его западные укрепления и разгромив военные заводы в Сталевой Воле, Вершигора устремил рейд вдоль Вислы, к Варшаве.

Гитлеровцы навязывают встречные бои. Преодолевая их, мы движемся все дальше и дальше на север, разведывая военную обстановку, докладывая обо всем в ЦК КП (б), ЦШПД, штабы фронтов. Мы движемся по тылу врага.

Два месяца кровопролитных боев пополнили наш обоз ранеными. Наконец где-то в районе Беловежской пущи Вершигора повернул дивизию на восток. С боем берем мост через Западный буг и форсируем реку. Потом устремились к белорусским лесам, чтобы там подыскать подходящую площадку для приема самолетов и отправить на Большую землю раненых.

Обогнув Брест с севера, приблизились к белорусским лесам — партизанскому краю.

— Все это осталось в моей памяти как сон, как страшный кошмар, — сказала Галя. — Помню, это случилось, когда мы везли раненых к партизанскому аэродрому. Обоз с ранеными, растянувшийся на несколько километров, прикрывают: впереди — один эскадрон конников, сзади — часть второго полка. Бокового охранения нет. Зачем оно? Мы же у своих. Да и местность болотистая. Кто здесь может напасть? Я тоже в санитарном обозе — у меня открылись недолеченные раны. Я помогаю раненым, делаю перевязки, утешаю как могу — мол, скоро уже аэродром, а оттуда — на Большую землю.

Выехали на поляну. Вдали виднеется село. И вдруг слева, прямо на обоз, мчится конница. Кто бы мог быть? Вся наша дивизия, а с ней и кавалерийский эскадрон остались в селе, из которого мы выехали накануне. Может, это Саша Ленкин со своими ребятами? Но что-то не похоже. Конница вдруг повела сильный автоматный огонь. Свернуть некуда — высокая насыпь. Лошади, испуганные выстрелами, понесли. Вдруг чувствую, как на полном ходу валюсь на землю. Какое-то время лежу, пытаюсь встать — и не могу. Собрав все силы, встаю и опять бегу; а вокруг убитые кони, перевернутые повозки… Где же ездовые, раненые? Бегу к селу. "Они, наверное, там", — думаю. Вижу, поперек дороги стоит подвода. На ней лежит раненый, знакомый командир роты. "Садись!" — кричит мне, и ездовому: "Вперед!" Мы мчимся сквозь автоматный огонь. Ездовой, вскрикнув, валится на бок. Я хватаю вожжи, гоню коней. Повозка почему-то дергается то вправо, то влево. "Гони, гони! Вот они, совсем близко!" И правда, я и не заметила, что к селу бегут фашисты. Нахлестываю лошадей еще сильнее, без шапки, с развевающимися волосами — как фурия. Рубашка прилипла к спине, то ли от пота, то ли от крови — не знаю, не до того мне, чтобы раздумывать — жива, и ладно…