Читать «Мой Советский Союз \ Танец белых журавлей» онлайн - страница 10

Что мне хор Дмитрия Покровского? Что я ему?

Как-то один американец сказал мне:

— Посмотри, как одеваются люди в Москве и что носят в Париже, Риме, Лондоне…

Я хорошо знаю, что носят в Москве, потому что я знаю и видел узбекский хлопок, из которого делают бинты и вату для раненых бойцов палестинской революции!

Мне вспомнилась поэма советского поэта Давида Кугультинова «Бунт разума». В ней рассказывается об одном американце, который каждое утро съедал по печеному яблоку. И вот однажды в болезненном бреду ему почудилось, что печеное яблоко — это столь страшно преобразившаяся голова его сына, отправившегося во Вьетнам, чтобы убивать и быть убитым самому.

— А что носите вы сами? — спросил я американца. — В ваших парижах, римах, лондонах, нью-йорках? Если вы хотя бы на минуту прекратили бы пожирать печеные яблоки — головы своих и чужих детей, если хотя бы на час прекратили бы грабеж народов, то что бы вы носили? В каких одеждах разгуливали бы вы по свету?

Я пишу, чтобы увидеть эту минуту, чтобы приблизить этот час…

О Низами, азербайджанский поэт и мыслитель, шагнувший из двенадцатого века в век двадцатый!

«Хосров спросил: Ты кто? Тут все я знаю лица.

Ферхад: Мой край далек, и Дружба — в нем столица.

Хосров: Чем торг ведут, зайдя в такую даль?

Ферхад: Сдают сердца, взамен берут печаль.

Хосров: Сдавать сердца — невыгодный обычай.

Ферхад: В краю любви не каждые с добычей.

Хосров: В любви к Ширин тебе какая радость?

Ферхад: Сладчайшая душе влюбленной — сладость.

Хосров: Любовь к Ширин исторгни ты из тела.

Ферхад: О, чья б душа погаснуть захотела!

Хосров: Найди покой, не жди благого дня.

Ферхад: Спокойствие запретно для меня.

Хосров:. Хотел бы ты наложницу? Ответь.

Ферхад: Хотел бы я и жизни не иметь.

Хосров: Ты принужден о Сладостной забыть.

Ферхад: Но без души, нам сладостной, не жить!»

Да, дорогой Низами, без души, нам сладостной, не жить, не породить жизнь. И Ферхад продолжает пробивать горы, чтобы найти Ширин. И я продолжаю писать, чтобы пожать руку Москвы…

И вновь чудится голос Низами:

— О любимая, ослепительноликая! Кому ты станешь любимой невестой? Чье имя будешь ты носить? Для кого ты будешь честью и гордостью? Этим вечером войдет к тебе твой господин… Кому царицей будешь ты? Благоуханные косы твои, сладость твоя, желаннее меда! Нет в мире напитка слаще тебя! Кому ты станешь нежно вздыхающим ручейком, живительной влагой? Ты — светоч ночи, имя любимого твоего выткано на твоем пупке! О родинка, летящая бабочкой! О бабочка, превращающаяся в звезду! Да сохранит тебя Аллах от дурного глаза, о дыхание жизни! Чьей возлюбленной ты будешь? Кто будет воспевать и обнимать тебя? Как сможет Низами жить один с печалью своей после ухода твоего?

Что мне Ширин? Что я ей?

Однажды в гостинице «Россия» я встретился с группой туристов из Западной Германии. Некоторым из них было уже лет шестьдесят-семьдесят. Они громко разговаривали и шутили. Что-то заставило меня вздрогнуть. Я вспомнил, как группа немцев такого же возраста стояла у поста пограничного контроля. Молодой советский пограничник перелистывал страницы паспорта пожилого западного немца и внимательно вглядывался в него… Немногим более сорока лет тому назад немцы пытались на танках войти в Москву, но Москва перемолола их…