Читать «Мои 90-е» онлайн - страница 63

Народ обычно говорил, что приехал в Данию ради свободы. Я – ради перспектив, кстати довольно смутных. Алекс отличался от нас не столько честностью, сколько прагматизмом. И четким пониманием ситуации. Он всегда говорил, что приехал сюда ради колбасы. В Москве тогда с колбасой было напряженно.

В Москве вообще было напряженно. И мы, иммигранты, эту напряженность привезли с собой в чемодане. Мы привыкли оглядываться в темных переулках, придерживать карманы, стоять в очередях за самым необходимым, обходить рытвины на тротуарах. Много лет это было нашей повседневной жизнью, которую не замечаешь. Психика автоматически привыкает к такой нагрузке, как тело к физкультуре. И без ежедневной тренировки слишком много остается… нерастраченных энергетических ресурсов. Становится скучно. И обидно. Медленно ползет крыша. Приезжаешь в сладкую Данию и видишь, что эти сволочи почему-то хорошо живут. У них нет необходимости отстреливаться от бандитов, их не насилуют в подъездах, ям-ловушек по дорогам нигде не намечается… Все хорошо от рождения: они защищены государством, у них гуманистические ценности в ходу. Теплица. И это дико раздражало, и, видимо, не только меня, многих русских, которые туда приезжали.

Раздражало инстинктивно, как чувство несправедливости. Когда бездомную собачку с помойки берут домой, у нее остается какая-то озлобленность: «я плохой, – говорят они, скалясь, – только троньте!». Сколько волка ни корми… С нами первое время было то же самое. Пока крыша не сползала куда-нибудь набок, где оставалась уже навсегда. И ты не начинал вежливо здороваться с кошками на заборе.

Я, например, пинала тротуары со злости. Мои детские мозги так справлялись с этой ситуацией. Может быть, поэтому мы все время вели себя неприлично, пили, демонстративно куражились и называли себя подонками.

Психически здоровых людей среди знакомых мне иммигрантов не было. Одну полусумасшедшую мамашу, например, постоянно лишали материнских прав. От этого она становилась еще более сумасшедшей. И выкрадывала дочь обратно. На глазах у всей честной публики, как правило. Ее опять лишали прав и помещали в психиатрическую клинику. Эту даму я встречала уже в Крыму, лет двадцать спустя. Она жила в палатке на берегу моря, обернутая прозрачным розовым сари на голое тело. За ней постоянно ходила стая бездомных собак.

Другой, очень адекватный молодой человек бредил постоянно какой-то ядерной подводной лодкой, затонувшей у берегов Скандинавии. Он то хотел стать режиссером и снять фильм про это, то – экологом и поднять ее со дна морского, то инженером и сделать такую же датчанам. Но лодка была лейтмотивом всех его чаяний.

Иногда на горизонте пролетала комета в виде сумасшедшего Алика. Который был, на самом деле, то ли Малик, то ли Ибрагим. Он был очень интеллигентным и представлялся режиссером. Он ни снял ни одной картины. Ни тогда, нои сейчас. Но он – точно режиссер. Это также неоспоримо, как то, что Фокус – художник, а Покус – музыкант. Он кипел идеями, конспирологическими теориями и идеологическими нонсенсами. С ним было прикольно воровать. Обычно мы забивали на это непродуктивное занятие, садились на лавочке с пивом и вселенная разворачивалась перед нами. А потом сворачивалась. И мы шли бухать дальше, как будто уже сняв полнометражную картину.