Читать «Мои 90-е» онлайн - страница 45

Тогда это вообще нормально было – клички. У нас там даже Клаус был… Это – ростовский мальчик Саша, который был панком и хотел быть фашиком. Это сейчас фашики не в тренде, а тогда – нормал, у этой субкультуры был реальный шанс. И коннотация была скорее стилистическая, и даже эротическая. У них с ростовской девушкой Леной потом родился ребенок. Лена была пухлой блондинкой. Ребенка назвали Вильгельм. Ну, любили люди Германию.

Ростовская банда вообще впечатляла. Они все были молоденькие, как с одной грядки. Лет по восемнадцать. Все – хайрастые, очень жилистые и сексуально активные. Даже те, кто в неволе, в лагерных комнатах томился. Там, где обычные люди теряют интерес к размножению. Они ходили по концертам, бузили и быстро женились. Кроме женатой пары германофилов, были еще два молодых придурка: Силя – синеокий и чернобровый красавец и Гоблин – кудрявый барабанщик. Настоящие Бивис и Бадхэд. Они подарили мне неприличное выражение «супервертолет». Школярское название gang bang диспозиции. Был еще ростовский Женя – упрямый интроверт. Он знал английский, охмурял взрослых девушек и часто не ночевал в лагере. Все по очереди валялись на его пустой шконке. И завидовали. Вероятно, банда была и больше, потому как русско-украинский менталитет предписывал помогать близким и вытаскивать друзей одного за другим в капиталистический рай. Но круче всех была Ирка. Ирка была моим кумиром. Ей было лет девятнадцать, когда я с ней познакомилась. Она приехала в Копенгаген, когда ей было восемнадцать. По идее, она приехала по нормальному загранпаспорту. Но она его тут же зарыла, спрятала, сожгла. Купила у воров поддельный и прогнала великолепную телегу о том, что ей шестнадцать, у нее нет родителей, и что в детском доме ее били. И что она перешла границу, сделав фальшивые документы, о том, что ей уже восемнадцать – вот пожалуйста, липовые. Возвращаться не хочет. Соответственно, она попала в лагерь для несовершеннолетних. К ней приставили психолога для несовершеннолетних, определили в нормальную среднюю школу, которую ей надо было закончить за пару лет. И она училась с детьми младше на два-три года. Естественно, она не могла найти с ними общий язык. И была изгоем в этой школе, на что ей было, конечно, плевать. Что говорило приемным родителям о ее глубокой психотравме. Фильм про Штирлица создал целое поколение железных девочек. Она честно говорила психологу: «Конечно, у меня нет друзей, мне с ними неинтересно». Психолог понимал и сочувствовал. Естественно, в свои восемнадцать она уже видала жизнь во всей красе: друзья-наркоманы, беженцы, люди со всех концов света… Конечно, она уже была не девочка. Но тут у нее даже бойфренда быть не могло – за ней велась неустанная слежка приемных родителей и прочих официальных лиц. А в классе у нее все были еще абсолютно невинные создания. В глазах датских детей из этой школы она выглядела просто какой-то, я не знаю… представьте себе стройную 19-летнюю девушку с длинными белыми волосами, на каблуках, в кожаных штанах, в кожаной косой куртке, которая ходит в школу с малышами. И у нее была отличительная черта, очень важная: в Ростове она уже потусовалась по разным рок-концертам и на одном из них упала пьяная с трибуны и выбила передний зуб. Поэтому любящие ростовские родители, нормальные люди, вставили ей туда золотой. Соответственно, девушка приехала в Копенгаген в девяносто втором году с передним золотым зубом. И у нее все было хорошо: и морда, и ноги стройные, и передний зуб золотой! И когда датская молодежь видела это, то падала ниц и целовала следы ее каблуков. Потому что это было невыносимо круто. Это было круче, чем когда ниггеры в гетто вставляют себе брюлик между передними зубами. Никому в голову не могло прийти, что золотой зуб вставлен просто от российской безвкусицы и безысходности. Все считали, что это какой-то нечеловеческий фишак, и только спрашивали: настоящее золото или нет. А это было настоящее золото! Она была невозможно крута. Но до восемнадцати ей надо было косить под малолетку и жить в приемной семье. В Дании очень любят усыновлять детей, потому что за это платятся огромные денежные дотации. И датская семья, у которой уже есть одна дочка-подросток примерно ее возраста, в надежде, видимо, что это будет хорошо для всех, взяла Ирочку к себе в дом, пригрели гадюку на груди. В общем, Ирка с ними почти не разговаривала, из комнаты не выходила – только пожрать и в школу, о своих финансовых затруднениях сообщала в письменном виде или через официальных лиц. Старалась даже на кухне лишний раз не появляться или появлялась молча. Она боялась как-то себя выдать и, естественно, сводила все коммуникации к минимуму. При этом она тайно переписывалась со своими ростовскими родителями, которых очень любила. Думаю, для них она тоже сочиняла какую-то телегу, чтобы сильно не волновать. А я говорила: «Ир, это же ад, так жить! Сколько ты выдержишь?» А она говорила: «Да нет, они просто считают, что я – трудный подросток, и мне все сходит с рук». У нее была действительно очень тяжелая, филигранная работа по получению визы. Она была уверена, что «официальные представители» неоднократно рылись в ее вещах и ее «сестра» тоже могла зайти к ней в комнату в ее отсутствие… Любая неосторожность была чревата крахом. Это была абсолютно шпионская деятельность. Поэтому она прятала письма от любимой мамы, не знаю, куда там зашивала их – в трусы или в матрас.