Читать «Мои 90-е» онлайн - страница 152

Алекс провалился в щель между мирами. Попрощаться с ним не вышло. Да и не особо хотелось. Передали ему «чао!» через Евлампия. И, бросив всю накопленную рухлядь без сожаления, ломанулись к новой жизни.

На пароме я вглядывалась в удалявшийся берег Дании и ничего не чувствовала. Ничего. Даже качку. Ночь мы плыли. Утром бежали за электричкой. Еле успели. Электричка почему-то ушла на полчаса раньше. Проводник с каким-то пронзительным пониманием говорил с нами по-польски. Люди смотрели на нас. И вдруг я поняла, что мы выглядим как… иностранцы. Они все разглядывают нас с интересом и завистью: ведь мы были из «капстраны». И едем теперь налегке, куда дует ветер. Свободные и молодые. Мы чувствовали себя звездами. Вау.

В Познани мы гуляли по абсолютно лысой, лишенный кустов площади и боялись отойти далеко от вокзала. Потому что уже оказались в другом мире. В мире, где расписание поездов не знают даже служащие вокзала, поезда опаздывают, меняют траектории и вообще испаряются на маршруте целыми составами. Долбить, действительно, было негде. Мы пошли искать кафе. Нашли целую улицу. Удивились: улица с кафешками, как в западном мире, а туалет только один, как в Совке при социализме. Намаявшись и устав, мы вынюхали – каждый по дорожке – прямо на привокзальной площади, повернувшись спиной к прохожим. Прохожих было мало. Но они все смотрели на нас. Мы были слишком яркими. Герыч вырубил нас на пару часов. А потом мы сидели еще два часа, как дураки. Извелись, как дети на балете. Мы как будто устали еще сильнее после этой несчастной дорожки. И чемоданы казались сверхтяжелыми, когда мы запихивали их в купе. Проспали до Москвы. В Москве мы успели только перекинуться парой слов с моей оторопевшей мамой. А что, собственно, обсуждать-то? О чем говорить? И, проспав еще сутки, сели на поезд до Ростова.

Там было тепло и как-то пустовато. Теплая ранняя весна. Какашки на отмостках пятиэтажек приводили меня в восторг. Женя досадовал. Кажется, в первый же день на Родине, он решил, что уедет отсюда снова. Во что бы то ни стало. А я радовалась жизни. У меня было такое чувство, что мне вынули гвоздь из-под ногтя. Что мне не нужно больше делать сверхчеловеческие усилия, соответствовать, казаться, обманывать. Можно больше не ждать, а жить. Я произвела неизгладимое впечатление на папу и маленького Жениного братишку. Они влюбились в меня оба. Мы все непрерывно улыбались друг другу. Мама, напротив, впала в уныние. Она целый день старалась быть вежливой. Она постелила нам в маленькой комнате маленькой квартиры на раскладном диване. Трогательные простыни в маленькую розочку пахли утюгом и булочками. Утром нас ждал завтрак. За маленьким столом маленькой кухни. Вся семья в сборе. Нам пришлось сесть вдвоем на одну табуретку. Я – на коленях у Жени. Почему-то я стеснялась так сидеть. Папа спросил, что мы собираемся делать. Было так мило, как будто я вернулась с фронта, а вокруг все такое доброе. Все мною интересуются, а у меня «афганский синдром»… Но тут Женя ответил, что мы собираемся поженится. И я закричала: «Нет!» Как контуженая, честное слово. И на мамино недоумение пояснила, что я уже замужем. Женя сказал, что это ерунда. Но мама уже напряглась. Потом она выяснила (а мы и не скрывали), что я старше Жени на пять лет. А то, что я москвичка, совсем ее деморализовало. Она спросила, умею ли я готовить. Началось! Нет, она сначала протерла мне длинную притчу о том, что творожок на столе – свежий, домашний, прямо с рынка. И что она свою семью кормит правильно, только свежими продуктами… Это очень важно… Мне надоело, и я прервала ее: «А мне все равно. Что есть, то и ем. Даже с помоек». Женя нервно захихикал. Мама сказала, что это хорошо, что я не балованная, а готовить потом научусь. Я начинала чувствовать, что не слишком подхожу под мамино представление о Жениной жене. Дух противоречия во мне бушевал уже на семь с половиной баллов. Я сказала, что не собираюсь этому учиться. Что я – независимая женщина и домохозяйкой становиться не собираюсь. Что моя мама готовить не умеет, моя бабушка не умела и я не буду. «А кто же будет?» – ядовито спросила мама. Женя ответил: «Я». И мы с ней поняли, что свадьбы не будет. Мальчики, конечно, ничего такого не прочухали. До самого конца пьесы.