Читать «Моё собачье дело» онлайн - страница 37

И вообще потихоньку-помаленьку в нашей семье воцарилась более-менее спокойная повседневность. Мы научились сносно контролировать свои телесные позывы, идти на поводке так, чтобы хотя бы не задыхаться, есть в присутствии людей, не шарахаться от внезапно выставленных ног и еще много чему. Еще мы все меньше боялись заявлять о себе и стали воспринимать дом как свою территорию, которую стоило защищать от посторонних злоумышленников. Как только раздавался звонок в дверь, мы вскакивали в приятном возбуждении и давали хозяевам понять, что надо быть начеку. Когда же хозяев дома не было, мы тем же приемом давали понять недругу, что лучше ему не входить, а то с ним будет худо. Ну а когда мы слышали, что пытается войти кто-то из семьи, мы все равно лаяли, потому что уже не могли иначе. При этом стоявший за дверью обычно начинал суетиться, ронял ключ или никак не попадал в замочную скважину и тоже начинал что-то кричать. Я полагала, что в этот момент ему просто не терпелось наконец-таки нас увидеть. Правда, когда этот кто-то проникал вовнутрь, выражение лица его было отнюдь не радостное. Я никак не могла понять эту несостыковку.

В этом плане люди были какими-то неоднозначными. Когда мы отрабатывали оправданность нашего существования, то есть охраняли хозяйство, люди брались нас громогласно поддерживать. Они тоже кричали, махали руками и делали страшные лица. Сначала они орали «фу!», что бы это ни значило, а в какой-то момент, наоборот, переходили на «тихо!», причем так громко, что слышно это было, наверное, по всей улице. Вот такой вот парадокс. Мы игнорировали эти странности и просто продолжали делать свое дело. Люди же все больше бесились.

Потом в ход пошли новые изобретения для создания шума. Свернутые газеты, которыми люди хлопали себе по рукам, и гремящие баночки, которыми они грозно трясли у наших морд. Сначала мы побаивались этих штуковин (особенно, конечно, сеструха), отвлекались от работы и прятались по углам. Так что этот маневр был совсем не продуктивным. Потом они почему-то решили брызгать нам в морды воду из какой-то пшикалки, что уж совсем выбивало нас из строя. И только когда как-то раз папа не выдержал и прогремел: «Да замолчите вы уже наконец, скоты несчастные! Сколько можно надрываться?!» — я начала догадываться, что проблема могла быть в том, что людям не нравилось то, что у нас громкие голоса и мы таким образом заглушаем их самих. Конечно, это должно было быть неприятно. Но к тому времени мы уже так разошлись, что сдерживать себя было очень сложно.

Более того, сеструхин голос даже становился все громче и громче. Как будто он все креп после долгого неиспользования. Поначалу мне казалось, что она даже сама как-то его пугалась. Вид у нее при этом был просто ужасно смешным. Гавкнув, она вылупливала глаза и слегка припадала к полу. Потом вставала, и все это многократно повторялось. Когда же она вошла во вкус, ее понесло так, что остановить ее не могли ни крики, ни угрозы, ни размахивания разными предметами интерьера.