Читать «Мифология оптимизма» онлайн - страница 38

Лев Алексеевич Протасов

Иванов смутился, хотя знал, что говорит правду.

– Вы позволите? – с этими словами Аванчеев полез в планшет, поводил пальцем по податливому экрану и вдруг встал, как вкопанный. – И вправду… я нигде не зарегистрирован…

Аванчеев побледнел. Страх выступил у него на лбу испариной.

– Вы позволите? – спросил он и не шевельнулся.

Иванов подошел ближе, а Аванчеев вдруг стал говорить, как заведенный, одно и то же, но рта при этом не раскрывал:

– Вы позволите? Вы позволите? Вы позволите?

Иванов запаниковал. Хотелось сбежать, но назойливая и механическая речь редактора словно пригвождала к полу.

– Вы позволите? Вы позволите? Ctrl+С / Ctrl+V? Ctrl+С / Ctrl+V? [Буфер обмена содержит большой текстовый фрагмент. Вы хотите, чтобы этот текст был доступен другим приложениям после завершения работы с Word?]

Аванчеев исчез. Иванов уж не помнит, что вообще был некий Аванчеев. Не было и «Старого клина». Не ожидалось никакой публикации. Иванов просто бежал через рассыпающийся в прах город…

А Вы, небось, думали, что это очередная мотивашка? Делай, как считаешь нужным, и люди к тебе потянутся? Ну-ну.

ЗДЕСЬ НЕТ ГЛАВЫ.

Разливались две реки, бурлили неспокойными водами. Текли реки к югу, и переходили к северу. А между ними уходил в перемолотую землю город, вывороченный наизнанку. Вместо безымянной аллеи топорщились искореженные руины. И рвалось черное махровое одеяло пустыря, и лезло из разрывов что-то еще черней, что-то несуществующее. Небеса шли книзу тяжелой массой, и деревья-оглобли вспарывали небесам рыхлое облачно-лазурное брюхо. Здания, громоздившиеся кругом, были пусты – ни лестниц в них, ни квартир, ни жильцов. Пустота, заключенная в коробах из стен. Ибо они – декорация.

Иванов видел повсеместное запустение, видел, что не осталось людей в городе, но не знал, как спастись.

Залетел в комнату к семье, думая накрыть их собой от надвигающегося бедствия. Жена у него рыжеволосая да худенькая, как молодая осинка.

– Ты ведь выглядела иначе? Раньше, до всего, ты выглядела иначе, верно?!

– Ох, милый мой, – спокойно отозвалась жена. – Ты всегда был невнимателен к деталям.

Иванов замечает, что нет в комнате ни кроватки, ни ребенка, и вопит во весь голос:

– Где моя дочь? Где моя дочь?

– Ох, милый. Да не было у нас дочери. Мертворожденная она.

– Разве?

Именно. Ибо она – слово. А слово – мертворожденно. Разве ты создаешь? У тебя никого и ничего не осталось. И ты смотришь на свою жену… а у нее глаз нет. Только написано на бумажном лице – глаз один и глаз два.

Лицо рвется в клочья, пляшет на ветру вихрем измученной бумаги, и вот уж совсем нет у тебя жены.

Delete.

Скажи мне, Андрюша – разве искусство прекрасно? Разве это что-то про радость и самовыражение? Ты берешь нож, препарируешь им себя, вырезаешь частичку и отдаешь миру – мир ее затопчет, будь уверен. И будь этим счастлив.

И вот раздашь ты десятки таких частичек, а потом – р-раз – и нет ничего за душой. Дораздавался. Живи трупом.

А есть и иная жертва. Ты хочешь славы, хочешь денег – прогибаешься под чаяния рынка и сияешь сиюминутно. Знаешь, как это происходит на самом деле? Ты идешь на дорогу – на большую дорогу – и кладешь поперек дороги свое тело. И шагаешь через него. Шагаешь через себя.