Читать «Мистерии (пер. Соколова)» онлайн - страница 132

— Если вы опять на себя не лжете.

— Опять? Вы залблуждаетесь, фрейлейнъ. Богъ свидѣтель, я не лгу! Такъ-то!

Пауза.

— Но зачѣмъ же вы это сдѣлали? Зачѣмъ вы посылали самому себѣ эти телеграммы?

— Да, видите ли, надо ужъ слишкомъ долго разсказывать, чтобы возстановить всю взаимную связь этихъ обстоятельствъ… Но впрочемъ сдѣлалъ я это, чтобы придать себѣ значеніе и произнести впечатлѣніе въ городѣ. Хе-хе-хе, откровенно сказано?

— Вы теперь лжете.

— Чортъ бы меня побралъ, если я лгу.

Пауза.

— Вы удивительный человѣкъ! Богъ васъ знаетъ, чего вы добиваетесь. То кажется, что вы прямо и… да, вы никогда не боитесь дѣлать мнѣ самыя интимныя признанія, а когда я нѣсколькими словами пытаюсь вернуть васъ на путь истинный, вы дѣлаете какой-то вывертъ и выставляете самого себя шарлатаномъ, лжецомъ и обманщикомъ. Вы, пожалуй, могли бы избавитъ себя отъ этого труда; ни то ни другое не производитъ на меня ни малѣйшаго впечатлѣнія. Я для этого слишкомъ равнодушное существо; вся ваша геніальность выше моего пониманія.

Она вдругъ обидѣлась.

— Я какъ разъ теперь вовсе не хотѣлъ выказывать никакой геніальности. Вѣдь все ужъ потеряно; для чего же мнѣ стараться?

— Зачѣмъ же вы мнѣ разсказываете такъ много непріятнаго о себѣ самомъ при всякомъ удобномъ случаѣ? — воскликнула она горячо.

Онъ отвѣтилъ медленно и съ полнѣйшимъ самообладаніемъ:

— Чтобы произнести на васъ впечатлѣніе, фрейлейнъ.

Тогда оба они опять остановились и пристально посмотрѣли другъ на друга. Онъ продолжалъ:

— Я уже имѣлъ однажды удовольствіе сказать вамъ нѣсколько словъ относительно моей системы. Вы спрашиваете, отчего я разбалтываю именно тѣ изъ своихъ тайнъ, которыя вредятъ мнѣ и которыя я свободно могъ бы держалъ втайнѣ? Я повторяю: изъ политическаго разсчета. Я представляю себѣ, что моя искренность производитъ на васъ впечатлѣніе, хотя вы и осуждаете ее. Я во всякомъ случаѣ могу думать, что то безпощадное равнодушіе, съ которымъ я разоблачаю себя, возбуждаетъ въ васъ чувство уваженія. Быть можетъ, я ошибаюсь въ разсчетѣ; съ этимъ ничего не подѣлаешь. Но даже, если бы я и ошибался, вѣдь вы все равно потеряны для меня, и я ужъ ничѣмъ не рискую. Можно дойти до того, что это становится уже игрой съ отчаянія, азартомъ. Я самъ вамъ помогаю, даю вамъ поводы осуждать меня и укрѣпляю ваши силы къ тому, чтобы отвергнуть меня. Зачѣмъ я это дѣлаю? Затѣмъ, что душѣ моей инстинктивно — говорить въ свою собственную пользу и такимъ пошлымъ путемъ достигать своей цѣли; я бы не потерпѣлъ этого въ своихъ устахъ. Но — скажете вы — я окольными путями и хитростями пытаюсь добиться того, чего другіе достигаютъ обыкновеннымъ, прямымъ путемъ? Ахъ, нѣтъ…. да впрочемъ я не стану защищаться. Назовите это враньемъ; почему бы нѣтъ, это подходитъ, это годится; я и самъ готовъ признать, что это самый жалкій подлогъ. Хорошо, пусть это будетъ враньемъ, я не оправдываюсь, вы совершенно правы, все существованіе мое не болѣе, какъ вранье. Но это вранье въ большей или меньшей степени опутываетъ каждаго человѣка; почему же одинъ родъ вранья можетъ быть хуже другого, разъ все вообще въ самой глубинѣ все-таки вранье и только?.. Я однако чувствую, что начинаю входить въ свой фарватеръ; я не прочь немного поскакать на своемъ конькѣ… Нѣтъ, я впрочемъ не стану; Боже Милосердный, до чего я отъ всего этого усталъ! Я говорю себѣ: брось, пустъ все идетъ, какъ хочетъ; брось, брось! Точка… Ну, кто бы повѣрилъ, напримѣръ, что въ домѣ доктора Стенерсена не все обстоитъ благополучно? Я не говорю, что тамъ не все благополучно. Я вѣдь только спрашиваю, придетъ ли кому-нибудь въ голову заподозрить какую-нибудь фальшь въ этомъ высоконравственномъ семействѣ? Все оно состоитъ только изъ двухъ лицъ, мужа и жены, дѣтей нѣтъ, нѣтъ гнетущихъ заботъ, и все же, быть можетъ, есть тамъ еще и третій; одинъ Богъ, конечно, это знаетъ, но, можетъ быть, есть, если поближе подойти къ дѣлу, нѣкто, кромѣ мужа и жены, одинъ молодой человѣкъ, слишкомъ ужъ горячій другъ дома, судья Рейнертъ. Какъ знать? Быть можетъ, вина лежитъ на обѣихъ сторонахъ. Докторъ можетъ даже знать обо всемъ, но быть не въ силахъ что-нибудь предпринять; по крайней мѣрѣ, онъ пилъ сегодня ночью во-всю, и ко всему былъ равнодушенъ… такъ что онъ даже потребовалъ уничтоженія всего рода человѣческаго посредствомъ синильной кислоты; земля могла бы и такъ вертѣться на своей оси. Несчастный человѣкъ!.. Но едва ли онъ одинъ погрузился во вранье по колѣна, даже если я исключу себя — Нагеля — стоящаго во враньѣ по поясъ. Возьмемъ, напримѣръ, хоть Минутту. Добрая душа, безупречный, прямо мученикъ! Все говоритъ въ его пользу, а все-таки онъ у меня на примѣтѣ. Говорю вамъ, и онъ у меня на примѣтѣ! Это вамъ кажется слишкомъ чудовищнымъ? Я васъ испугалъ? Простите, нечаянно. Я зато сейчасъ успокою васъ, сказавъ, что никто не соблазнитъ Минутты, онъ дѣйствительно честенъ. Изъ-за чего же я не спускаю съ него глазъ, зачѣмъ слѣжу за нимъ изъ-за угла одного дома, въ два часа ночи, когда онъ возвращается домой послѣ непозволительной прогулки… въ два часа ночи? Изъ-за чего я подглядываю за нимъ, когда онъ тащитъ свой мѣшокъ и кланяется встрѣчнымъ на улицѣ? Да не изъ-за чего, голубушка моя! Не изъ-за чего! Онъ просто интересуетъ меня; я до нѣкоторой степени дорожу имъ и въ данную минуту меня радуетъ, что я могу среди всего этого вранья выдѣлить его какъ чистаго и честнаго человѣка. Вотъ зачѣмъ я это дѣлаю, и вы отлично понимаете меня. Хе-хе-хе… Но, чтобы вернуться къ вопросу обо мнѣ самомъ… Ахъ, нѣтъ, нѣтъ, я ни за что не хочу возвращаться къ вопросу обо мнѣ самомъ, лучше ужъ что-нибудь другое!