Читать «Между черным и белым. Эссе и поэзия провинции Гуандун» онлайн - страница 39

Антология

Каждый год во время половодья по Янцзы приносило трупы — раздувшиеся, зловонные и тошнотворные. Мы выросли на берегу и привыкли к подобным смертям. Эти трупы, не имевшие к нам никакого отношения, всегда вызывали у нас, детей, своеобразную радость. О, вот тетенька, браслет с руки так и не смыло, а вон ребенок со связанными руками, а вот парень и девушка, у которых ноги и руки привязаны друг к другу… Мы галдели, спорили, строили догадки, кто из-за чего умер, а я… я никогда не чувствовала сожаления из-за этих оборванных жизней. Только когда умер брат, я впервые поняла, что такое смерть. Так близко, так реально, так больно. Как будто бы кто-то тайком вынул что-то из тела, словно весна лишилась зелени, а роза — аромата. Я теряла контроль. «Да кто вообще позволил ему купить мотоцикл?»; «Почему в тот день он захотел непременно куда-то поехать?»; «Тот, кто его сбил, должен заплатить жизнью за жизнь…» Не понимаю, как можно измениться настолько, чтобы перестать прислушиваться к голосу разума. Под градом этих вопросов бедная тетя, всхлипывая, лишь обнимала меня. Затем я словно бы впала в транс: не рыдала, а онемела, язык стал сухим, ничего сказать не получалось. Внезапно я лишилась сна, всю ночь лежала с открытыми глазами, а еще все лицо усыпало прыщами. Тело горело, и я просто не могла больше так бесцельно торчать в четырех стенах. Через несколько лет я поехала на юг, в Гуандун, поезд мчался глубокой ночью, у локомотива горели фары, и казалось, словно он воспламенился и от боли несся вперед. При виде этой картины я тут же вспомнила обо всех тех поздних вечерах, холодных весенних вечерах, наводненных лунным светом. Сначала я бежала вдоль кромки поля до железной дороги, потом вдоль рельсов, а в ушах свистел ветер, шелестевший листьями камфорных деревьев. Я заворачивала в местную начальную школу, начинала без отдыха наматывать круги по пустынному стадиону, пока не выбивалась из сил настолько, что падала на землю. Во время этого механического бега в голове без конца звучала оглушительная траурная музыка, которая заполняла зал для прощания с покойным; оркестр играл на духовых инструментах, и от этой музыки веяло смертью, будто она призывала душу умершего, и ужаса было больше, чем скорби. Брата вынесли из морга, а потом очень быстро занесли в зал, мы поспешно засвидетельствовали свое почтение; потом была кремация, и я видела, как из двух громадных труб крематория в воздух поднимаются столбы черного дыма, а вокруг подозрительно пышно зеленеют деревья. Брат умер, я оказалась совершенно к этому не готова. Но больше всего я оказалась не готова к тому, что в нашем мире существует одиночество и расставание навеки, и я — посреди всего этого, и никуда не скрыться. Мне тогда было семнадцать. Я своими глазами видела весь процесс от гибели человека до погребения, меня вынудили принять то, что человек, словно по мановению волшебной палочки, вдруг ни с того ни с сего исчезает.