Читать «Марк Алданов. Сочинения в шести книгах. Книга 3. Прямое действие» онлайн - страница 75

Полицейский чиновник почтительно докладывал о происшествии. «Да, да, чертова лотерея! Все чертова лотерея!» Распоряжаться тут было нечем и делать нечего: привычные к этой работе люди лучше его знали, как ее нужно делать. «Кажется, сегодня будет только одна волна», — сказал кто-то, глядя на безлунное, теперь сплошь черное небо. Большой человек пожал плечами: это не имеет никакого значения. Надо было все же что-либо сказать. Он похвалил полицию за порядок.

Показались носилки. Вздох ужаса пробежал по толпе. Все сняли шляпы. При слабом боковом свете санитарного автомобиля большой человек увидел то, что было на носилках. Ненависть и жажда мести опять вызвали у него физическое страдание. Он отвернулся, увидел смотревшего на него инженера, узнал его, кивнул головой и пошел к своему автомобилю. В толпе слышались слова, со многим его мирившие. Он чувствовал, что на нем сосредоточилась — пусть временно, пусть ненадолго — человеческая потребность в восторге, что он теперь часть национального капитала, нужная, необходимая для победы. Он повернулся к толпе.

— Три уже сбиты! — сказал большой человек так, как это было нужно сказать.

ТЬМА

Этот ресторан существовал несколько сот лет. Так, по крайней мере, утверждали путеводители: он значился во всех путеводителях как историческая и гастрономическая достопримечательность Парижа. Случайные туристы редко посещали ресторан, расположенный в далекой от центра, вышедшей давно из моды части города. Прежде в нем преимущественно бывали знатоки из парижан, богатые, титулованные люди или подделывавшиеся под богатых и титулованных. Наиболее известным своим завсегдатаям ресторан иногда выдавал посмертное отличие: их именем называлось то или иное сложное блюдо, будто бы ими изобретенное. Гостей из года в год встречал старик метрдотель, которого завсегдатаи называли по имени: Альбер. Он показывал стоящим внимания новичкам автографы под портретами на стенах, «золотую книгу», «исторические столы», когда-то созданные его вдохновением или вдохновением его предшественников. Впрочем, он и сам давно верил, что Наполеон часто здесь обедал, притом всегда за большим круглым столом в правом углу. «Стол Наполеона» предполагалось даже было отгородить цепью, но правление акционерного общества, которому принадлежал ресторан, отклонило это убыточное предложение.

Цены в ресторане и в прежние времена были таковы, что люди, достаточно богатые для откровенности, порою пожимали плечами, просматривая счет. Теперь пожимали плечами решительно все: этого требовал новый хороший тон. Недавно компания немецких офицеров, ценителей всего «Echt Pariser», хотела было даже поднять историю из-за цены «Homard а I’Armoricaine» (старый спор гастрономов между обозначениями «а I’Armoricaine» и «а I’Americaine» был решен в пользу первого больше по соображениям о том, что новые хозяева города не любят Америку; впрочем, они были выше этого: в печатной карте одно знаменитое вино сохраняло имя еврейского владельца виноградника — они сносили даже это). Из истории ничего не вышло: очень большое лицо — как говорили, «сам Геринг» — велело оставить ресторан в покое. Лицо нередко удостаивало ресторан посещением, и тогда вокруг стола Наполеона занимали места неприятного вида штатские люди, на которых искоса поглядывали лакеи и посетители, обмениваясь замечаниями шепотом. Вело себя лицо в высшей степени корректно и либерально: восхищалось винами, в том числе и еврейским, снисходительно признавало красоту Парижа и на ужасном французском языке рассказывало парижские анекдоты — «das kann man nicht deutsch erzahlen», — вызывая всеобщее восхищение свиты.