Читать «Майский цветок» онлайн - страница 86

Онъ хорошо понималъ причину этихъ просьбъ. Но она можетъ быть спокойна. Въ эту ночь, нѣтъ!.. Онъ даже забылъ свой ножикъ и не намѣренъ рвать подлую пару зубами… Ну-же, ему надо уйти! Въ этой комнатѣ задохнешься!..

И, сильнымъ толчкомъ отстранивъ Росарію. онъ выбѣжалъ на улицу.

Когда онъ очутился въ темнотѣ, его первымъ ощущеніемъ было удовольствіе: онъ точно выскочилъ изъ печки и съ наслажденіемъ вдыхалъ свѣжѣвшій вѣтерокъ.

He блистала ни одна звѣзда; небо было въ тучахъ; и, несмотря на прошедшее, Паскуало, по морской привычкѣ, посмотрѣлъ на небо, говоря себѣ, что завтра погода будетъ скверная. Затѣмъ онъ забылъ о морѣ, о грозящей бурѣ, и шелъ долго, долго, не думая ни о чемъ, инстинктивно передвигая ноги, безъ желаній, безъ опредѣленной цѣли, прислушиваясь къ тому, какъ отдаются его шаги въ его черепѣ, будто въ пустомъ.

Онъ снова сталъ безчувственнымъ, какъ тогда, когда лежалъ безъ сознанія въ лачугѣ Антоніо. Онъ спалъ на ходу, оглушенный горемъ; но эта сонливость не мѣшала ему двигаться и, несмотря на бездѣятельность мозга, онъ шелъ быстро, не замѣчая, что все проходитъ по тѣмъ же мѣстамъ. Его единственнымъ ощущеніемъ было что-то вродѣ горестнаго удовлетворенія. Какая радость – идти подъ защитой мрака, гулять по улицамъ, по которымъ онъ не рѣшился бы пройти при свѣтѣ дня! Тишина давала ему успокоеніе, которое испытываетъ бѣглый, очутившись, наконецъ, въ пустынѣ, вдали отъ людей, подъ охраной уединенія.

Онъ увидѣлъ вдали полосу свѣта, паиавшую наземь изъ открытой двери, – должно быть, изь кабака, – и убѣжалъ, дрожа и волнуясь, точно встрѣтивши опасность.

Ахъ! Если бы кто-нибудь увидалъ его!.. Онъ навѣрно умеръ бы отъ стыда. Самый послѣдній юнга обратилъ бы его въ бѣгство.

Онъ искалъ темноты, тишины, и все ходилъ неутомимо, равномѣрно-быстрымъ шагомъ по пустыннымъ улицамъ города, по взморью, гдѣ тоже ему казалось страшно.

«Чортъ возьми! Какъ должны были смѣяться надъ иимъ въ собраніяхъ рыбаковъ! Ужъ вѣрно всѣ старыя лодки знаютъ объ этомъ и, если скрипятъ, то чтобы по-своему возгласить о слѣпотѣ бѣднаго судовладѣльца».

Нѣсколько разъ онъ какъ бы пробуждался отъ этого оцѣпенѣнія, заставлявшаго его блуждать наудачу, безъ устали. Разъ онъ очутился около «Цвѣта Мая», разъ – около собственнаго дома съ протянутой къ двери рукой, – и поспѣшно убѣжалъ. Онъ хотѣлъ только покоя, тишины. «Еще успѣется!..»

Понемногу эта невольная мысль разсѣяла его безсознательность и напомнила о дѣйствительности. «Нѣтъ, онъ не покорится! Никогда! Всѣ узнаютъ, на что онъ способенъ»! Но, повторяя про себя все это, онъ находилъ причины, извиняющія Долоресъ. Вѣдь, она только пошла въ свой родъ: она – истинная дочка дяди Паэльи, этого пьяницы, имѣвшаго кліентками потаскухъ рыбачьяго квартала и безъ стѣсненія говорившаго дочери все, что могъ бы сказать имъ.

«Чему научилась она у отца? Пакостямъ, только пакостямъ; вотъ почему она стала такою… Единственнымъ виновникомъ былъ онъ самъ, большой болванъ, женившійся на женщинѣ, неотмѣнно обреченной на гибель… Ахъ! Мать предсказывала ему то, что случилось. Синья Тона хорошо знала Долоресъ, когда противилась, чтобы дочь Паэльи стала ея невѣсткой… Да, конечно, Долоресъ – дурная жена; но имѣетъ ли онъ право кричать объ этомъ послѣ того, какъ самъ провинился, женившись на ней!..»