Читать «Люди абрикосовой войны» онлайн - страница 5

На кухне вдвоём не повернуться из-за громадной угольной печи. Вот оно, сердце дома. Накормит, согреет воду в железном баке что над мойкой, выгонит холод из комнат.

– Михей, давай картошки напечём? – сентиментальничаю.

– В печке? Топить её в такую жару? Ты лучше объясни, с какого рожна этот банкет. Можно весь посёлок накормить и ещё останется.

Это он преувеличивает, конечно. Твёрдый сыр, ветчина в вакууме, красная рыба, несколько нарядных баночек с джемом, торт, вино, фрукты, ну и по мелочи разное. На что фантазии хватило.

– Эх, ты! Забыл?

– Что?

– Как в начале девяностых сидели с тобой на этих же табуретках, трескали хлеб с салом и луком, запивали сладким чаем? Таким сладким, что зубы слипались?

– Как же, любимое дело.

– И ты однажды сказал: «Представляешь, если сейчас постучат в дверь, мы откроем, а там какой-нибудь забытый дальний родственник. В гости пришёл. Сильно-сильно разбогател и решил нас проведать. И не просто, а целую кучу еды принёс. Омаров, например, сыра голландского с большими дырками, сырокопчёной колбасы и ананас» Ну, вспоминай!

– Неа, не помню.

– Зато я помню. Пусть мечты сбываются.

Да, даже просроченные мечты.

У меня много таких. Например, Вадим. Если бы не его бредовые теории… нет, сейчас нам с Михеем хорошо, не время для вопросов. А вот потом мы поговорим, и когда всё прояснится, я вернусь домой и позвоню Вадиму. И постараюсь ударить побольнее.

Золотистые ананасовые кольца текут липким соком, таким же сладким, как чай из воспоминаний. Мы сидим на шатких табуретах в сумрачной грязноватой кухне и торжественно откусываем маленькие кусочки заморской прелести. Смотрим важно, будто дети, допущенные на взрослое застолье, но смешинки уже пузырятся в горле, рвутся наружу. Это делает нас заговорщиками. И только одна мысль немного омрачает удовольствие: хлеб с салом и луком был вкуснее. Намного вкуснее.

Бабушка

Михей спит в гостиной, иногда тихонько стонет во сне. Мне хорошо слышно: в спальне нет двери, только ситцевая занавеска. Окно распахнуто, за ним шелестят тонкие ветки акаций, плачет одинокая цикада. Изредка лают собаки, но стыдливо, будто знают, что шуметь нельзя. И больше никого – ни припозднившихся гуляк, ни вкрадчивого урчания машин. Комендантский час.

В крошечной комнате щекотно пахнет травами. Под кроватью на газете сохнет тысячелистник, на подоконнике – пучки зверобоя. Бабушка разбиралась в травах и Михея учила. Вот она, и сама здесь, спорит загадочностью улыбки с томной музой Да Винчи, а взгляд – шершавый камень. Эту фотографию сделал дед, и рамку к ней тоже. Деда давно нет, но уличный фонарь и теперь высвечивает застывшую молодость его Катерины.

Здравствуй, бабушка. Благодаря тебе наша с Михеем двоюродность крепче самого близкого родства. Видишь, я снова приехала. Не вышло из меня толка: и ребёночка не родила, и мужа не удержала, и работу мою ты бы не одобрила. Что за блажь хлопотать за других и сопли на кулак наматывать, да? Ты была стальная, звонкая. Только перед смертью притихла, хотя я тогда не знала, что скоро расстанемся, а ты лишь догадывалась. Предчувствовала. Наверное, поэтому не пыталась уколоть, а больше размышляла вслух о давно прошедшем. Жаль, я была невнимательна, сейчас этот разговор для меня очень важен.